Она была здесь – тщедушная и восхитительная в своем величии; на ней было длинное черное платье, доходившее до щиколоток; черная кружевная пелеринка, наброшенная на плечи, делала эту женщину еще более хрупкой. Из-за своего маленького роста княгиня держалась очень прямо. Лицо ее было бледным, но, несмотря на возраст, на нем почти не было морщин – старуха совершенно не красилась, даже рисовой пудры не было на этом странном лице, на котором читались неумолимая воля и безысходное горе. Гармония ее черт поражала. В молодости Гертруда, наверное, была очень красива, эта красота угадывалась и сейчас. Густая седая шевелюра, стянутая в пучок на макушке, распускалась на затылке густым шиньоном в форме тщательно уложенного полумесяца. На такую прическу требовалось, должно быть, немало времени.
Вслед за княгиней в зал вошла женщина, еще молодая, но как бы высохшая. Ее светло-каштановые волосы, отдававшие в рыжину, большие светлые глаза могли сойти и за зеленые, и за голубые; губы полные, нос слегка вздернут, а лицо украшено веснушками. Казалось, что основу ее жизни составляют осторожность и сдержанность, но за ее скованностью проступали разочарование, покорность и скрытая нежность. Женщина встала слева от старой княгини, и та сразу ухватилась за ее руку.
Эдуару хотелось, чтобы здесь оказался и герцог – он смягчил бы обстановку, но, очевидно, княгиня Гертруда сочла его присутствие неуместным.
Пожилая женщина и молодой человек обменялись долгими испытующими взглядами. Наконец Бланвен низко поклонился и, стараясь, чтобы его голос прозвучал увереннее, произнес:
– Приветствую вас самым почтительным образом, мадам.
Княгиня слегка склонила голову.
– Итак, это вы, – сказала она.
Увлекая за собой компаньонку, старуха обошла вокруг Эдуара. «Как будто осматривает лошадь на ярмарке», – подумал Бланвен, испытывая неловкость. Затем княгиня уселась в кресло. Красное чудовище полностью поглотило ее. Среди огромных подушек старуха казалась совсем крохотной.
– Оставьте нас на минуточку, Маргарет! – приказала княгиня. – И проследите, чтобы никто не вошел сюда.
Голос ее был совершенно лишен интонаций, она изъяснялась на чистом французском языке, в котором слышался легкий акцент.
– Месье, – продолжила княгиня, когда молодая женщина вышла, – я попрошу вас об одной вещи, которая, возможно, шокирует вас, поэтому я заранее прошу у вас прощения: не могли бы вы раздеться?
Эдуар нахмурился.
– Если речь идет об этом знаменитом родимом пятне, то герцог уже имел возможность убедиться, что оно есть, мадам.
– Речь идет не только об этом, – ответила старуха. – Забудьте о стыдливости в присутствии женщины, которой скоро исполнится восемьдесят лет.
Несмотря на спокойный тон, в ее голосе слышался приказ.
Эдуар начал раздеваться. Этот стриптиз был для него настоящим мучением. А повиновался он потому, что понимал: старой княгиней движет не каприз, а необходимость проверить еще что-то.
В мгновение ока Бланвен стоял перед старухой в одних трусах.
– Еще немного мужества, – прошептала княгиня умирающим голосом, – я хочу увидеть вас совершенно голым.
Эдуар стащил с себя трусы в синюю полоску и неподвижно замер, неловкий, сгорающий от стыда, стараясь не прикрывать руками половой орган.
– Повернитесь! – приказала княгиня.
Эдуар подчинился, растерявшись от собственной покорности, хотя внутри него все больше зрело сопротивление.
– Благодарю вас, – сказала княгиня. – Вы можете одеться.
Собрав свою одежду, Бланвен укрылся за креслом хозяйки замка, чтобы одеться. Приведя себя в порядок и вернувшись на место, он увидел, что старая женщина плачет.
– Мадам! – пробормотал Эдуар. – О! Мадам…
– Я как будто снова увидела своего супруга и своего сына, – заявила княгиня Гертруда. – Боже мой, как же вы похожи, все трое! Цвет кожи, волосы на теле, родинки, плечи в виде трапеции, бедра, мускулатура, выпирающие локти. Все! А лица, которые хоть сейчас можно чеканить на медалях! Эти скептические и дерзкие взгляды, способные бесконечно смягчиться, чтобы привлечь нужного человека! А ямочки на ваших подбородках! Мясистые уши, рты терпеливых прожигателей жизни! О! Дитя мое, какой же сказочный подарок преподнесли мне небеса, прежде чем я отойду в мир иной!
И она раскрыла Эдуару объятия.
Был бы при этом свидетель, жест показался бы ему театральным, но такового не оказалось, поэтому все вышло естественно, просто и прекрасно.
Эдуар подошел, положил руки на подлокотники парадного кресла и подставил свои щеки под поцелуи Гертруды. От нее слегка пахло фиалкой – странный, едва различимый запах, прекрасно подходивший к этой старой женщине, живущей в изгнании.
Княгиня обхватила Эдуара за голову своими холодными руками и прижала к груди; он был вынужден встать на колени. И потом Гертруда еще долго прижимала Бланвена к себе, гладила его жесткие волосы легкой рукой.
– Эдуар, – шептала она, – о, Эдуар, мое прекрасное чудо!
И рядом с этой незнакомкой ему было бесконечно хорошо. Никогда в жизни ба Рашель так не обнимала его.
Когда Эдуар поднялся, княгиня попросила его сесть рядом с ней и взяла его за руку.