Княжья доля

— А какие были у тебя в жизни, о таких и споет, — насмешливо заметил Константин.

— Это как же, что сам захочет? — возмутился боярин.

— Именно так, — подтвердил князь. — И слова его тебе не остановить, не пресечь. Коли что легло в строку песенную — все. Это как печать будет, на всю жизнь и даже после смерти. Кому золотая, кому серебряная, кому из деревяшки простой, а кому... каинова, — веско подытожил Константин, вспомнив слова Доброгневы, и внимательно посмотрел в глаза боярину. И сразу же, судя по тому, как они тревожно забегали, заметались, понял — права была ведьмачка, ох как права, но дальше эту тему развивать не стал, решив не торопить событий.

«Разве что сам князь Глеб выдал, — растерянно подумал Онуфрий. — Ишь как зыркает Константин — то ли знает все, то ли чует просто. Да нет, не должно. Не будет Глеб своего верного слугу выдавать. Ему это ни к чему. Нужен я ему, и еще долго у него во мне нуждишка будет — уж я постараюсь. Тогда кто-то из бояр, но кто? Куней не мог — он всегда подпевал мне в голос. Знает, пока едины мы — силой останемся. А может, князь хитро сделал? Легонько наказал своего наушника, дабы у меня и помыслов про него не было. Тогда кто же? Сегодня, пожалуй, легче всех Житобуд отделался, да и то придрался к нему князь. Оно ведь и впрямь никогда такого не бывало, чтоб у боярского смерда по его смерти все князю отходило. Наверное, хоть как-то да надо было его ущемить, дабы видимость соблюсти. Ну точно, он. Ай да Житобуд. Хитер, бес, но ведь и я не промах», — помыслил он с удовлетворением.

— А что, княже, не повелишь ли гусляру, коль решил его в почете держать, что-нибудь веселое спеть, а то вон лики у всех хмурые больно. Будто не пируем, а на тризне[61] сидим.

— Так оно и есть, — мрачно откликнулся Завид. — Тризна она и есть по моим трем десяткам гривен, да еще сколько за лечение с меня возьмут — не ведаю. Сплошной разор. Тебе, княже, легко речь вести, сундуки-то, поди, в скотницах от злата ломятся.

— Ну да ладно, — поднялся со своего стольца князь и, окинув лукавым взглядом сумрачных бояр, провозгласил: — Ныне обещался я свому слуге верному восполнить утрату, а княжье слово верное.

Завид встрепенулся, да и остальные бояре, включая Онуфрия, насторожились — как бы милость княжья мимо не прошла, золотым дождем на одного Завида излившись.

— И вот тебе мое слово, Завид. Решил я, гривны твои взяв левой рукой, правой еще больше тебя наделить. Кто, как не ты, вместе еще с батюшкой моим в походы хаживал? — рискнул предположить Константин. Судя по возрасту Завида, такое вполне могло иметь место.

— Известно, — подтвердил тот, светлея лицом.

— Кто живота не щадил за князя своего на сечи лютой?

— Бывало такое, — аж подбоченился Завид.

— Тут подарок богатый нужен, — огляделся князь, задумчиво глядя на пустые бревенчатые стены, и, не найдя ничего ценного, бесшабашно махнул рукой: — А-а, знай мою доброту. Всю скотницу княжью тебе ныне...

Он не успел договорить. Прямо на глазах стремительно багровея лицом, боярин всхрапнул и рухнул, угодив бородой в стоящее перед ним блюдо с заливною рыбой.

Поднялась суматоха. Все разом повыскакивали с мест и кинулись к Завиду. Кое-как слуги отволокли грузного боярина во двор, на свежий воздух, куда высыпали и переполошенные гости.

— С радости это у него, — перешептывались бояре. — Ишь дураку счастье привалило, а он, вместо того чтоб в ноги князю кинуться, мешком свалился.

— Да с какой радости, — перебил их Житобуд.

Живот страшно мешал ему, но он, невзирая на все неудобства, старательно прислушивался к нечленораздельному бульканию Завида и, наконец облегченно разогнувшись, сокрушенно заявил Константину:

— Не берет он, княже, подарок твой. Говорит, недостоин, дескать, такой милости.

Услыхав такие кощунственные слова, Завид, хоть и находился в полубессознательном состоянии, однако напрягся, из последних сил приподнялся на руки и хрипло, с тоской в голосе, выдохнул:

— Княже... Не...

Он хотел сказать: «Не верь подлому Житобуду», но силы кончились, и он вновь откинулся навзничь, на этот раз отключившись полностью от всего происходящего.

Боярин Житобуд, оторопевший и никак не ожидавший такой прыти от полумертвого Завида, облегченно перевел дух и огорченно развел руками.

— А я что говорил, княже? Не захотел Завид дара твоего принять. Ну да ты не печалуйся. Или у тебя и без него слуг верных нет?!. Меня тоже взять — я и с батюшкой твоим на сечу ходил, а один раз, — вдохновенно врал он, на ходу изощряясь в выдумке, — от верной смерти князя Володимера Глебовича спас. Щитом закрыл. Чуть вороги мне руку вместе с щитом не срубили, однако ж удержал, оборонил родителя твоего, царствие ему небесное. По сию пору к непогоде плечо ноет — память осталась с того боя.

Что он брешет, Константин понял сразу, но решил не прерывать игру. Если уж рыба так охотно идет на крючок, пытаясь по своей дури и жадности хапнуть жирного червя, — значит, так тому и быть.