Княжья воля

Оба княжича стоят по левую руку от предка. Мрачно нахмуренный Ольдар изо всех сил старается походить на отца, даже челюсть вперед выдвинул, чтобы казаться значительнее.

Щенок сопливый.

Ингорь, напротив, расслабленно спокоен, успел повидать подобных разборок в разы больше младшего братика, оттого откровенно скучает как случайный зритель на классической опере.

Как бы ни трещал у князя калган, а мне все равно сейчас намного хуже. Левая половина фейса налилась болезненной на ощупь мякотью, правый глаз едва открывается и на груди синяя гематома. Отделал меня чертов урман как бог черепаху. И чем? Половником!!! Стыдно сказать кому… Ну и ночку я провел не в сухой, теплой постели, а в холодном и сыром погребе, называемом здесь порубом. Боярин Минай настоял меня туда определить, боялся, что сбегу, княжьего суда не дожидаясь. Не связывали меня и не били. Интеллигентно посадили, так же нежно вынули. Стою как пацан на ковре в кабинете школьного директора, в натуре! Вот только не стекло я в фойе расколотил, а человечка боярского вальнул. Да и князь Рогволд далек от педагогической деятельности как лето от зимы. Решительно, по ходу, настроен. После докладов Дрозда и Миная еще больше помрачнел. Не хочется от чужого дурного настроения зависеть, но, чую, отскочить по-легкому не получится.

Внутри меня все колотится и трясется. Видать, стылые объятия темного погреба отпускать не хотят, путают как водоросли в ледяном омуте. Не подхватить бы какое воспаление, каюк тогда. Оно может и так каюк, убийство как-никак. Хоть и чувствую, знаю, что не виноват, а все равно тревожно. В умелых руках и не такие дела с ног на голову переворачивались, было бы желание.

Получив право слова от Дрозда, я со своей колокольни рассказал как было дело и показания мои один за другим подтверждают Голец, Вран и дружинник по имени Ворот, сидевший вчера рядом с убиенным урманом. Все трое кивнули, что урман первым на меня кинулся, начал избивать и намеревался вогнать в горло обломок ковша.

— Сказывай теперь с каким умыслом ты нож на пир принес? — усталым, но твердым голосом вопрошает Рогволд.

Вот что мне здесь нравится, так это почти полное отсутствие субординации. Князю или боярину любому в лицо можно высказать все, что о нем думаешь, без всяких там этикетов-шметикетов. Ежели дюже обидится — на кол посадит, а коли умный, в конструктивный диалог вступит, истину искать станет.

— Не было умысла никакого. Выложить забыл. Швырятельный ножик, без рукояти, не засапожник даже. Случайно, княже, клянусь, ненароком запамятовал я про него.

— А потом, значит, вспомнил?

— Потом вспомнил. И очень вовремя. Ну убил бы меня урман, разве лучше было бы?

— Он в своем праве был, за родственника кровь взять хотел. Да и оскорбил ты его, люди слышали.

Похоже, нешуточная над моей многобитой головушкой собирается буря, нотки у Рогволда громовые проявляются, в глазах поблескивают молнии.

Как там великий кто-то сказанул? Лучшая защита это — нападение? Зараз проверим…

— Что-то я не пойму, князь, мне, твоему дружиннику, надо было позволить убить себя какому-то дурно пахнущему урману? И ты потом бы объявил о его праве? А как же мое право защищаться? Он ведь первый меня оскорбил, заявил, что недостоин я носить свое оружие и завладел им бесчестно. Убить хотел. Не знал, наверно, что сделать это непросто. Лучше пускай боярин Минай расскажет как его дружок оказался на дружинном пиру и посмел поднять клешни на твоего гридня прямо за дружинным столом.

Во так-то. Главное вовремя перевести стрелки. Безотказный способ сменить тему щекотливого базара. Не знаю с чем это связано, но говорили, будто в отличии от того же Змеебоя Рогволд не больно скандинавов жалует, предпочитает иметь дело с варягами и коренным населением полоцких да близлежащих земель. В его дружине сейчас лишь двое северян: коренастый швед Канут и шустрый молодой дан по имени Кельд. Ни одного урмана…

Хитрый лис Минай мгновенно нашелся и на ходу придумал отмазку от намечающегося наезда, мол всегда и везде берет с собой кого-то из своей дворни, так как опасается нападения с целью сведения старых счетов. И с этими словами на меня многозначительно косится.

— Ведь в кого угодно мог он нож свой швырнуть, да хоть в тебя, княже…

Рогволд озадаченно выпятил нижнюю губу, обдумывая это смелое предположение.

— Неужто настолько хорошо кидает?

— Лучше Стяра в этом деле не сыскать, княже, — встав рядом со мной уверенно произносит Вендар. — С любым оружием он также один из первых, а на кулаках ты сам видел. Мало у нас таких воинов, поберечь бы…

— Ежели всякий умелостью прикрываться станет, зачем тогда суд? Твори, что пожелаешь, бояться-то некого, так по-твоему, сотник?

— Ну, тогда и меня суди, князь! С оружием мой прогляд и урмана боярского я на пир пропустил. Суди, княже!

Вендар покорно уронил голову на грудь, прижав к сердцу правую ладонь. Повисла немая пауза, тишину нарушало только возмущенное сопение Рогволда.