Княжья воля

Серый день стремительно превращался в сумерки, со всех сторон неслись игривые выкрики отмечающих праздник, горели костры, праздно прогуливались горожане. Настроение повышалось с каждой минутой, определенно не хватало розового шапманского, оливье с вареной колбасой и, чего уж там — икорки красненькой с маслицом на бутерброде.

— Не обижали вас тут? — спрашиваю пацанов.

— Что ты! Уважают! — самодовольно отвечает Жила. — Накормили до отвала.

Ну еще бы! После знаменательной победы в групповом махаче мы в фаворе. Рогволд на радостях целовался с каждым принимавшем участие в торжественном бою дружинником — Брежнев отдыхает. Обещал щедро наградить.

Блестя скользкими от мясного жира, помятыми в драке, но довольными лицами, парни предлагают сходить на подол повеселиться до ночной стражи, мол, полгридницы уже там и довольно давно, как бы не упраздновались до чего-нибудь непотребного. Сами аж приплясывают как молодые кобели на собачьей свадьбе.

— Идите, — говорю, — у меня дела еще.

Слукавил немного. До условленной встречи с волхвом оставалось еще полно времени, большая часть которого свободно. Но тащиться в Заполотье и толкаться там среди ряженых, честно сказать, лениво, достаточно с меня древнерусских забав на сегодня. Этим хорошо, они от еды не отказывались, а мне нужно что-то покидать в брюхо и отдохнуть, желательно, в горизонтальном положении.

С некоторым трудом выпроваживаю Жилу с Морозом на гульбище и в одиночестве держу курс на гридницу. Нагруженный раздумьями о произошедшем разговоре с воеводой, по сторонам почти не гляжу, дорогу я и с завязанными глазами отыщу, главное не вляпаться в раскисший на мокром снегу кусок конского или бычьего помета, замучаешься потом отскребать.

Перед последним поворотом ко входу в детинец слышу хриплый окрик:

— Эй, отрок, постой-ка!

Я останавливаюсь, поворачиваюсь всем корпусом влево и слежу за приближением одетого в старье с чужого плеча субтильного охламона.

— Чего тебе, дядя? — спрашиваю, затыкая большой палец левой руки за пояс рядышком с боевым ножом в горизонтальных ножнах.

— Это был Ляпа, — говорит пониженным голосом.

— Какой еще Ляпа? Самовыражайся попонятнее, братан, я тебе не бабка Ванга.

— Тот, что с кистенем. Я его знаю, он за серебряк мамку родную в полон продаст. Видел я ненароком как усатый боярин ему какой-то сверток давал.

Я мигом оживляюсь, словно нюхнул пропитанную нашатырем ватку. Притягиваю бродягу за ворот поближе к себе.

— Когда?

— Незадолго до боя.

Хм, очень занятно… Спина под полушубком покрывается липким потом. Усилием воли беру себя в руки, спрашиваю нарочито спокойным голосом:

— Чего болтали не слышал?

— Далековато было.

Хреново, что далековато…

Всматриваюсь в лицо бродяги с прищуром опытного физиономиста, пытаясь распознать ложь или подвох. Видел я уже эти светлые-синие буркалы, при чем не так давно, при попытке наглого наезда на группу новгородских торгашей с Садком во главе.

— Ты, по ходу, еще на один золотой нарываешься? — говорю с усмешкой. — Молодец, заслужил, базара нет, но сейчас я пустой, дать тебе совершенно нечего, извини. Потом заходи, лады? Не обижу, я не жлоб какой-нибудь.

Треплю его по плечу, намекая, что разговор закончен.

— Не за тем я, — мотает головой жиган из корчмы на пристани. — К себе возьми. Мои все кто утек, кто на нож нарвался, один не выживу. Тебя, вижу, Доля любит. Возьми — пригожусь.

— Экий ты деловой. Куда мне тебя взять? Я не князь и не воевода, не сотник даже. У меня своего угла нет, такой же пес как и ты, в общей конуре живу.

— У меня даже конуры нету.

— Где же вы обитали, сердечные, в свободное от опасного промысла время? Ты, помнится, про зимовье мне какое-то втирал.

— Где придется обитали, — отвечает, отводя потускневший взгляд. — Были добрые люди.

— Были, а теперь кончились?

— Так и есть — кончились, — с горестным вздохом бормочет бродяга.

— На службу, значит, просишься?

Обреченным движением плеч он дает понять, что все равно, лишь бы куда-нибудь пристроиться, но, говорит, только не в дружину — Сологуб обещал ему шею свернуть, если попадется. В лесу уже тоже бывал, обратно на большую дорогу не желает.

М-да-а, проблемный фраерок, не хлебнуть бы с ним лиха. С лесными разбойниками орудовать ему западло, а в городе озоровать совесть за милую душу позволяет. Засунуть его надо покамест от греха подальше, носатый Сологуб за базар отвечает, раз сказал: "сверну" — так и сделает. В моем сером веществе мигом нарисовывается план спасения бедного сироты.

— Звать как?

— Рыком кличут.

— Слушай сюда, Рык. Найдешь за посадом, в роще у реки домик Жоха — пчеловода, знаешь? Живет бобылем. Скажешь, что из под Вирова, брат гридня Стяра. Запомнил? Проси приютить ненадолго. Вдвоем первое время вам веселее будет, а там что-нибудь придумаем. Пойдем, сухарей насыплю да кой-какую справу дам, а то ходишь как подкидыш, в натуре.