Княжья воля

Голец, едва успев свести меня с новым работодателем, испарился, я же, прежде чем, примерить почетную должность вышибалы, решил осмотреться как внутри, так и снаружи заведения. Нашел, что с улицы постройка практически ничем не отличается от корчмы на причалах. Такой же крепкий сруб, такая же крыша, две двери: передняя с крылечком без ступеней и вторая на заднем дворе как прямой выход из кухарни. В стенах по одному маленькому оконцу с деревянными задвижками. Ограды вокруг двора никакой, так как стоит корчма на перекрестье проходящих через весть подол дорог и является своеобразной частью здешнего рынка, который раза в три больше вировского. Столица полоцкого княжества помимо всего прочего живет торговлей с многочисленными землями далекими и близкими, а за проход по связывающим эти земли водной и сухопутной артериям берет налог — мыто. Не бедный город, не чета занюханному Вирову. Народу на торге летом и зимой немерено в независимости от проведения ярмарок. Отсюда и завидная популярность заведения, к полудню навалило страждущих перекусить, что в фабричную столовку в обеденный перерыв.

За несколько пробных минут в корчме я усвоил — здесь придется потрудиться. В отсутствии стоящего хозяйского помощника посетители обнаглели, почуяли безнаказанность, по словам хозяина редко когда обходится без драк и поножовщины. В помещении царит беспрестанный гул возни, нетрезвый хохот. Нахлебавшись хмельных браг, орут хором песни, а потом молотятся всем, что попадает под руку, кровь льется рекой похлеще пива с квасами. Колизей какой-то, а не корчма.

Я прошу у Дикаря, так звали корчмаря, таймаут на подумать и отправляюсь в обратный путь до гридницы.

Чего тут, собственно, думать? Навести порядок железной рукой, комнатушки два на два мне за глаза, питание бесплатное, до корабельного двора не так уж и далеко, а не покатит — всегда можно отказаться.

В гриднице под верхнюю рубаху я напяливаю кольчужку от дурного ножа, цепляю на пояс меч, да так и появляюсь к вечеру в бурлящем страстями зале. Уж как обрадовался корчмарь, увидев меня при исполнении, не описать, ему ведь тоже частенько тумаков перепадает. Только что не прыгал, восхищенный, тем, что у него будет нести службу настоящий дружинник. Для начала я посидел за небольшим столиком в уголке перед копченым карасем и жбаном сбитня, дабы привыкнуть к обстановке. На пятом глотке ко мне подваливает нетрезвая троица, как я успел понять — заводилы всех нехороших начинаний в многострадальном кружале. Попросили угостить. Угостил, куда деваться. Одного сломанной челюстью, двум его дружкам свернул на щеку носы. Провожая до дверей пинками, прошу добро пожаловать в любое время. Затем выхожу на середину зала и громко обращаюсь к примолкшему честному народу, популярно объясняю, что с сегодняшнего дня настают в корчме суровые будни, бить никого больше не стану, а вот рубить, пожалуй, начну. Кому охота подраться милости прошу на свежий воздух, там хоть поубивайтесь все, но в корчме отныне запрещено. А кто захочет пошалить в мое отсутствие, того обязательно отыщу и накажу.

Под моим гневным оком остаток вечера протекает относительно спокойно, удовлетворенный своей деятельностью, я спешу попасть в крепость до закрытия ворот.

Утром в гриднице собираются оба десятка. Сологуба и мой. Вещмешки снаряжены, оружие в порядке, личные сундуки-скрыни опустошены. Готовы выдвигаться на новое место службы. Не сундуки с вещами, а мы готовы, двадцать два человека. Сила не малая, трепещи подол!

Поболтали, поржали по-доброму, обсуждая кому где ночевать сегодня придется. Вендара с Ольдаром пока что нет, наверное придут уже на место. Я уговариваю братву присесть на дорожку. Усаживаемся на устланные шкурами крупно рогатого скота топчаны. Отсидели полминуты, думая каждый о своем. На лицах парней в основном позитив. Один Сологуб вытаращил свой шнопак дальше обычного, тяжко ему, страдальцу, покидать ставшим родным гнездо.

— Ну, хорош, — говорю. — Потопали.

Все поднимаются, утяжеляются поклажей. Скрипит входная дверь, осекая всеобщий подъем. Один за другим входят семеро незнакомых. В перетянутых ремнями меховинах поверх теплых зимних одежд, за спинами объемные мешки и узлы. Всем сильно за двадцать, на угрюмых, уркаганских лицах отметки суровых испытаний в виде шрамов и глубоких морщин, у одного не хватает левого уха. Различной лохматости парни да и бороды не у каждого, но все они поразительно похожи друг на друга как гномы из старинной сказки, только заметно переросшие оригинал. Просроченные, наверное…

За семерыми в гридницу втягиваются еще двое.

С железным бряканьем бухаются на пол заплечные мешки. Владельцы приземленного багажа стоят, молча оглядывают внутренности помещения и его жильцов.

Притихла гридница. Проведенных в нынешних реалиях ряда беспокойных месяцев мне вполне хватило, чтобы научиться моментально определять эту братию. Нагловатую и опасную.