Княжич

– Так и быть, дозволяю я тебе коли захочешь после окончания ледостава перебраться на Ильинский княжий двор. Будешь там по своему усмотрению заведовать, дам тебе и денег на твои запруды и мельницы. – Тут Изяслав Мстиславич что–то вспомнил и непроизвольно стукнул себя кулаком по лбу. – Да … на днях на Вече буду говорить о вывозе навоза для твоей пороховой придумки. Поэтому завтрева поезжай с Перемогой на Торг, купишь себе невольников. – Увидев недоумённый взгляд сына, князь с улыбкой пояснил:

– Средь смолян ты таких дурней, как твои новые «пороховые» дворяне не сыщешь!Мало найдётся желающих с навозом смрадным погаными делами маяться. – Весело глядя в глаза сыну с издёвкой проговорил князь. Ирония отца меня никак не задевала, ибо я был счастлив, что мои планы наконец–то сдвинулись с мёртвой точки и вскоре начнут потихоньку осуществляться. Поэтому я лишь уточнил у отца:

– Мне бы участки под бурты заранее осмотреть …

– В Заднепровье участок выделю около Шклянной «горы». Там, кстати, речка Шклянная течёт прямо посередь оврага, думается, для твоей запруды хорошее место будет. Земли эти по соседству с Ильинским подворьем, с протекающими там речками Городянкой и Ильинкой – всё княжьи земли, так, что смело, можешь там строиться, возразить ни один пёс не посмеет. Ну а по левому берегу, кроме как за Кловским оврагом ближе места, под твои бурты, не сыскать. Тут сам знаешь, вся землица наперечёт, да и горожане, если вблизи их домов ты будешь навоз месить, начнут носы воротить. Лучше уж с их чёртовым Вече не ссориться, а то нашли бл…ди с кого пример брать – с новгородских самоуправных торгашей!

Изяслав Мстиславич возмущённый до глубины души продолжал свою обличительную речь, прохаживаясь крепким матным словом про собравшейся в Вече сиволапый сброд, всячески мешающей ему, великому князю править в своей отчей земле. На гневные тирады отца, мне оставалось лишь понимающе кивать головой. Меж тем, попытался вспомнить как с вечевой, а позднее боярской вольницей боролись московские цари. Ничего кроме Опричнины в голову не лезло. Впрочем, как установить в княжестве самодержавную, неограниченную вечем власть было и так понятно – необходимо иметь в достаточном количестве внутри города, а не как сейчас снаружи, верные князю войска. Но ни о чём таком говорить не стал, так как безземельных дружинников для усмирения горожан маловато, а к боярам, с их личными дружинами, доверия быть не может – они с вечевыми старейшинами одного поля ягодки. Единственный выход – создание собственных, не зависимых от Вече и местных бояр войск. Но чтобы новые войска хоть как–то оснастить необходимо, налаживать металлургическое производство. Кроме того, воинов ещё надо набрать, обучить и т.д. и т.п. – подумать страшно, сколько на это потребуется сил, средств и времени!

С утра пораньше, в очередной раз, отказавшись, к великому неудовольствию Перемоги от утренней тренировки, мы направились за покупками, прикупить, так сказать, рабов. Размышляя о превратностях судьбы, я с эскортом, ехал по мощеным деревом улицам столицы. Из смоленских дворов доносилось умиротворенное похрюкивание свиней, блеяли козы, на не застроенных участках местности паслись коровы, с овцами поедая прошлогоднюю жёлтую траву. В общем, типичная городская идиллия. Жилых домов в привычном понимании не было, всё пряталось за высокими заборами, а обширные подворья знатных горожан более походили своим грозным видом на крепости.

Болезнь покинула город, с каждым днём появлялось всё больше приезжих. Теперь улицы наполняли самые разнообразные субъекты – от разномастной детворы до степенных купцов. В среде купцов и бояр, особое внимание уделялось бороде и животу, чем они пышнее и больше, тем считался более высокороднее и богаче их носитель.

Такие же чудачества наблюдались и среди женской части населения. Но только здесь волосы наоборот прятались под платки, да и количество открытых участков тела тоже было сведено к минимуму. Но особенно неприятно меня удивили лица некоторых местных гламурных див, особенно знатных – все белые от муки, а щёки густо накрашены каким–то красным веществом. Первоначально, я от таких дам от испуга шарахался, пока не обвыкся. В своих пышных одеяниях, с разукрашенными лицами, они мне казались ожившими гигантскими куклами.