Княжич (СИ)

По пыльной дороге, пробитой конскими копытами в высохшей колючей траве покрывающей бескрайнюю степь, огромной змеей, растянувшейся на версту, медленно перемещалась живая масса, состоящая из людей и животных. Впереди ее, на дорогих скакунах арабской и турецкой пород, блистая сталью черненой брони, ехала знать. Их сопровождали, покачиваясь в седлах невысоких татарских лошадок, соблюдая неровный строй колонны по четыре, сотни две, черных от солнца и грязи, вооруженных всадников. За ними скрипел не смазанными колесами обоз, состоящий из доверху набитых награбленным добром арб, запряженных волами и верблюдами. За обозом погонщики гнали табун запасных лошадей, скот и гурты овец. Еще дальше, свирепые конники, подбадривая отстающих ударами нагаек, объезжали разделенную надвое, толпу еле бредущих по дороге, оборванных, изнуренных голодом и жаждой, со следами побоев, пленников. В первой из них, охраняемой большим числом всадников, шли полураздетые взрослые мужчины. За ними женщины, многие также в исподнем. Некоторые с грудными детьми. В отличие от кажущихся безучастными к окружающему взглядам мужчин, их лица выражали горе и страдание. За женщинами ехало несколько верховых с поклажей, притороченными к седлам большими плетеными корзинами с крышками, из которых можно было услышать детский плач или увидеть через прутья кудрявую белокурую головку ребенка лет 5–6. Шум от топота сотен ног, мычания скота, рева верблюдов, ржания лошадей и свиста нагаек иногда прорывал плач какой-нибудь отчаявшейся полонянки, поддержанный остальными женщинами и переходящий, в жуткий звериный вой. Для конвоиров, которые, смеясь, продолжали переговариваться на своем языке, женский плач служил своеобразным сигналом для усмирения предполагаемой активности мужской половины несчастных. Плети нагаек в это время, почти не прекращая, гуляли по их спинам.

Всадник из головы колонны, что-то сказав едущим за ним воинам, выехал из строя на обочину, в покрытый пылью ковыль. Здесь он остановился, пропуская живой поток мимо себя.

"Немногие возвращаются домой! — думал Асан — мурза, окидывая взглядом поредевшие ряды своих воинов. — Да и ясырь не так велик. Человек шестьсот. Не так вынослив этот двуногий говорящий скот. Треть из них полегла на обочинах дороги в страну истинной веры!".

Проводив взглядом женскую часть ясыря, мурза смягчился: "Осталась неделя пути! Пора подкармливать ясырь, а то некого будет на продажу выставлять!"

При мысли о женщинах, приятная судорога прошла по телу старого развратника. Двоих из них, молодых, белокурых и ангелоподобных, он уже распорядился везти в крытой кибитке. Мурза приказал своим нукерам утаить девочек от ханского евнуха, который встретит их на Перекопе, чтобы из всей добычи отобрать десятую часть самых красивых пленниц для гарема хана. "Счастлив тот, кто в неге ласк наложниц забудется от груза воспоминаний страшных конных атак и рукопашных схваток! — продолжал философствовать мурза. — Жаль, что земные наслаждения недоступны тем, кто пал в битве с неверными! Но в раю, они, наверное, уже сейчас блаженствуют в объятьях луноподобных гурий!".

Мурза как всегда даже в мыслях лукавил. Он прекрасно знал, что не на райские кущи глядят сейчас за рекой Быстрой Сосной пустые глазницы их черных, еще не выбеленных солнцем черепов, а на колючий сухой чертополох. Не девы прекрасные ласкают их плоть, а ненасытные птицы-вороны острыми клювами отдирают ее от костей.

Ровно месяц назад они, тогда еще живые, по подъемному мосту перекопской крепости выехали в бескрайнюю Дешт-и-Кипчак(48). Это был беш-баш, грабительский набег на украину Руси, затеянный им, Асан-мурзой. В этом году, хан, умиротворенный богатыми дарами литовского государя и поминками московского, наслаждался негой среди жен и наложниц своего гарема. Распущенное войско было сыто. Оно пожинало плоды прошлогоднего набега на Литву. Поэтому мурзе, удалось собрать немногих, двести воинов своего юрта и четыреста ногаев. Таких же, как он, хищных и ненасытных. Незаметно для русских сторожей и станиц, передвигаясь по ночам, днем скрываясь в логах и балках, глухих лесах, они проникли на территорию российского пограничья, в ряжские земли, где занялись грабежом и охотой на людей. Разделившись на небольшие отряды, ночью, они окружали отдаленные селения и поджигали их. Спасаясь от огня, полуголые, охваченные паникой селяне выбегали из своих жилищ. Визжа и улюкая, похожие на чертей в своей одежде, вывернутых наружу медвежьих или овечьих шкурах, нападающие с арканами и чембурами, набрасывались на них. Пощады не было ни кому. Сопротивляющихся и неспособных идти пленников тут же убивали, предварительно мучая жертву. Беременным, они по-старинному своему обычаю, вспарывали животы и живьем вытаскивали находящийся внутри плод.