Княжич. Соправитель. Великий князь Московский

– И не токмо иноверцы грозят, а и свои православные, – шепчет он задумчиво, – и Новгород Великий, да Псков, и Тверь, а Вятка вот и к Казани пристала. Ганза же немецкая корни давно пустила в Новомгороде и в Казани. Многие из православных ради корысти своей, как Иуда, продадут Русь за тридцать сребреников…

Думает он об удельных вотчинниках, о князьях и боярах, и у него веры нет им. Думает о монастырских вотчинах, и духовным не совсем верит. Усмехнулся, вспомнив юродивого из Чудова монастыря, которого бабка велела батогами бить. Вспомнил и слова бабки: «Богу молись, а попам не верь…»

Вспомнил и возразил покойной княгине вслух:

– Нет, бабунька, попам яз в одном верю. Они русскую землю иноверцам не отдадут. Сии не Иуды, а токмо жаднущие, но и сим погубить могут. Обратят сирот всех в своих коней пашенных!

Иван Васильевич порывисто встал со скамьи и заходил вдоль покоя своего, бормоча в гневе:

– У кого ж мне опору сыскать? У кого?!

Думал он о судных грамотах, о законах…

– Сие – долга песня!

Вдруг в мыслях его просветлело, будто огонек среди тьмы замигал.

– Токмо на детей боярских и на воев надо опираться, – воскликнул он, – токмо ими державу свою крепить!

И ясно ему стало, как это сделать…

В дверь постучал и вошел Федор Васильевич Курицын, веселый и радостный.

– Какие вести? – быстро спросил его Иван Васильевич.

– Князь Федор Хрипун-Ряполовский ходил от Нижнего до Казани, где возле Звенича бора побил он наголову царский двор. Полон захватил, а среди полонян воевода их, наиславный князь казанский Хозюм Бердей. Хочешь, государь, князя сего зреть? Токмо что привели его с полоном.

– Утре, – отмахнулся великий князь. – Пусть отдохнет. Заложником будет. Ты с ним после поговори, а потом и мне скажешь. Сей же часец передай полон Ефим Ефремычу и укажи по чину, кого и где в затворе доржать. Да кто полон-то привел?

– Емельян Парфенов, сын боярский, из дружины московской князя Федора.

– Пусть утре, после завтрака, у меня будет. Благодарить буду воеводу и дружин его. А сам воротись, скажу тобе кое-что.

Когда дьяк Курицын вышел, Иван Васильевич грустно поглядел на Данилу Константиновича и, положив руку на плечо его, тихо промолвил:

– Скорбь ко мне подступает, Данилушка. Нет власти мне над счастьем своим, и в горечи своей хочу видети ныне Дарьюшку мою кроткую и так же, как и яз сам, злополучливую…

Голос его задрожал, и отошел он к окну, а дворецкий, опустив голову и уходя, глухо промолвил:

– На все воля Божия и твоя, государь.

– Токмо не моя! – горестно воскликнул великий князь. – Не моя воля, Данилушка…

Не оборачиваясь, он сжал руками подоконник и смотрел в окно широко открытыми глазами, но ничего не видел и ни о чем не мог думать…

Так застал его и возвратившийся Курицын.

– Государь, – сказал дьяк громко, – исполнил яз волю твою.

Иван Васильевич вздохнул и обернулся, Лицо его было спокойно и даже сурово. Медленно отойдя от окна, сел он на скамью. Помолчав некоторое время, сказал глухо:

– Садись, Федор Василич, и слушай. Вникай глубже в речи мои. Ведаю, что уразумеешь все. Последнее, что яз тобе сказывал о вотчинах и что мы решили об уложении правил из судных грамот, будем о сем говорить. Токмо на сей часец нам сие подспорья не даст. Надо еще и другое. Надо род московских князей, род Ивана Калиты и Димитрия Донского еще выше на Руси поставить над всеми не токмо удельными, но и над великими князьями. Тетка моя родная царицей была цареградской. Яз могу быть по родной племяннице последнего царя грецкого к царскому роду сему причастен, также и дети мои… Разумеешь?

– Разумею, государь, – ответил дьяк.

– Сие важно и для-ради сговора с прочими государями христианскими, – продолжал Иван Васильевич. – Легче будет нам сноситься с ними и слободней торговать с их земляками, а может, и докончания иметь против татар… И во многом от сего польза государству. Но наиглавно-то что?

– Москва-то будет Третьим Рымом…

Великий князь досадливо махнул рукой.

– Наиглавное, Федор Василич, что для всей Руси православной станет великий князь московский единодержавным государем русским. Все сироты пойдут за Москвой тогда еще более, а мы, силой их укрепясь, татар скинем. Князей же всех под нози своя покорим! И в государстве нашем всем легче жить будет…

Великий князь, слегка побледнев и помолчав немного, сказал тихо:

– Иди, Федор Василич, притомился яз…

Глава 14 Смирение царя Ибрагима

В тысяча четыреста шестьдесят девятом году, февраля одиннадцатого, прибыло на Москву к великому князю посольство необычное и для всех нежданное. Прибыли из Рима от кардинала Виссариона Георгий Траханиот, по-русски его звали Юрий Грек, а с ним Антон Джислярди, родной племянник Ивана Фрязина, который издавна был денежником у великого князя московского.

Послы привезли государю лист, а что в нем писано кардиналом было, все с ведома самого папы римского.

Узнав о содержании грамоты Виссариона, Иван Васильевич принял послов итальянских келейно у себя в покоях. При нем был только дьяк Курицын да малая стража.