Княжич. Соправитель. Великий князь Московский

– Пусти их, Ефимушка, – молвил Иван Васильевич и, улыбнувшись, добавил: – Да скажи страже-то, не фыркали бы собе в бороды и рукава, глядя на щеглов сих рымских.

Все рассмеялись, государь же, остановив их, приказал:

– Ну, веди послов-то, Ефим Ефремыч. Да повели там, возок бы мне подали. К отцу митрополиту поеду.

Начальник княжой стражи вышел, а великий князь добавил, обращаясь к дьяку:

– При мне за стол их не сажай. Дам им испить здравицу, а отыду, тогда сажай и пируй с ними. После дойдешь ко мне. Буду яз, как ворочусь от митрополита, в хоромах у старой государыни. Обедать у ней буду.

Итальянцы и племянник их Антон вошли с низкими поклонами и, остановясь шагах в пяти от великого князя, встали перед ним на одно колено, а Иван Фрязин сказал ото всех по-русски:

– Челом бьем тобе, государь, живи многая лета.

– И вы здравствуйте, – молвил Иван Васильевич, сделав знак, чтобы они встали с колен.

Затем дворецкий Данила Константинович подал послам на подносе три серебряных кубка с заморским вином. Иван Фрязин взял кубок первым и, держа его перед собой, опять за всех провозгласил здравицу государю.

Иван Васильевич поблагодарил и, встав из-за стола, молвил:

– О том, что мне довести хотите, скажите дьяку моему, а сей мне передаст. Яз же сей часец еду к митрополиту…

Кивнув, он вышел из трапезной, сопровождаемый низкими поклонами.

Этот день государь обедал, как обычно, когда тайные беседы вел, у матери своей. Да и Ванюшеньку повидать хотел он: отрок уж совсем возрастал и стал лицом походить на свою покойную мать. Недоволен был Иван Васильевич сыном, что мало еще вникает он в дела государства, но, видя у него прилежание к наукам разным и к военному искусству, любил его нежно.

От митрополита государь приехал прямо к столу, а к концу обеда пришел и дьяк Курицын.

– Ну как отец-то Филипп мыслит? – спросила Марья Ярославна у сына.

– Так же, как и яз, – глухо ответил Иван Васильевич, – спешить некуда, вызнать все надобно.

– Истинно, сыночек, истинно, – одобрительно кивая, заговорила княгиня. – Жена-то не сапог, с ноги не скинешь. Жениться ведь недолго, да жить-то ведь долго, а то и весь век.

Иван Васильевич стиснул зубы, но, притворно позевнув, продолжал ровно и спокойно:

– Митрополит Филипп баит, может, папа-то рымской опять нас к унии понуждать будет? А может, царевна-то сама унию приняла в Рыме? Может, она, став княгиней московской, латыньство сеять будет среди православных?

Великий князь замолк вдруг, поймав подозрительный, тревожный и недоброжелательный взгляд Ванюшеньки… «Разумеет, что ему мачеху берут», – подумал он, но вслух продолжал тем же ровным голосом:

– Митрополит хочет Юрия Грека повыпытать. К собе позовет на беседу и трапезу, а у него есть некий книжник, именем Никита Попович, зело хитер он во Святом Писании и разумеет по-грецки. Сей Никита будет вызнавать все про Виссариона и папу. Митрополит баит: «Пусть поживет Юрий Грек на Москве подоле…»

Иван Васильевич немного подумал и, обратясь к матери, спросил:

– Поманить, может, сего Грека к собе на службу, вотчину пожаловать?

– А пошто не поманить? – ответила старая княгиня. – Отец твой вотчины давал и татарам, ежели польза от сего была. Грек же Юрий не татарской веры, а единой с нами, христианской.

Иван Васильевич вопросительно взглянул на дьяка Курицына.

– И яз так мыслю, государь, – быстро ответил дьяк. – Надобен нам такой человек на службе, а слугой он, мыслю, будет верней Ивана Фрязина, денежника, а как за сие награждать, ты сам, государь, лучше меня разумеешь.

– Подумаем еще о сих делах вместе со всей родней нашей, с митрополитом и боярами. Ласкать же сего Юрья надобно: от него много вызнать можно о Рыме, о папе, и о Виссарионе, и о прочем, Ивану-денежнику мало яз верю: сей за деньги на всякое воровство пойдет. Токмо и такой нам нужен. Митрополит сказывал мне, что Фрязины все такие же, все на един лад. Яз и мыслю, денежник наш будет под стать рымлянам, но у нас ему прибыльней. У него тут и хоромы, и деревенька есть, и жена, и дети, и жалованье немалое, а там, чай, он и не надобен, без него хватит…

Иван Васильевич оборвал свою речь и спросил Курицына:

– Ну а ты что скажешь, Федор Василич, о сем?

– Вызнал яз, государь, что все сии фрязины, – заговорил Курицын, – родня нашему Ивану-денежнику и все они венецианцы, как и наш денежник. Бают они, что и папа Павел Второй из одного с ними государства, из знаменитого рода венецианских купцов Барбо. Хвастались, что их и родню их папа знает и верит им. Мыслю, они и ране ссылались меж собой.

– За сим гляди, Федор Василич, – перебил дьяка великий князь, – людей для сего верных найди.

– Есть такие, государь, – продолжал Курицын. – После разорения турками Крыма многие фряжские купцы, как тобе ведомо, на Москву приехали. Все они хотят прибытка друг перед другом, а наибольшая вражда и ревность у них меж венецианцами и генуэзцами. Вот яз и найду меж генуэзцев нужных нам людей…