Княжич

Прошло две недели. Вельяминов уже свыкся с мыслью о наказании, как в октябрьскую распутицу, гонец из Москвы, привез ответ, из Разбойного приказа, подлинную грамоту государя, с приписью дьяка Андрея Щелкалова. В грамотке было отписано, воеводе Вельяминову, дурьей башке, что он не тем, чем надо занимается. Приставов в Донков никто не посылал и он, Вельяминов, принял разбойников, за государевых людей. Государь требовал, беглецам сыск устроить и людишек, что им помогали выявить, чтобы каждого по закону наказать. Боярского сына Скурыдина Ваську, за то, что самоуправно разбойников жизни лишил, простить, а за побег из тюрьмы наказать, бить кнутом и отпустить на поруки. Самозванца, выдающего себя за покойного княжича Андрея Бежецкого, если за ним других татинных дел нет, бить кнутом и в холопство на казенные соляные варницы сослать. Степку Жадова, виновного в душегубстве, в Москву, под усиленной охраной отослать.

В тот же день приказал воевода схватить стрельца, которого будто бы злодеи связали. Чтобы он под пыткой всю правду рассказал. Только не нашли стрельца. Сказывают, уехал к дядьке в гости в город Тулу, да так и не вернулся.

Все донковские хозяйки, вздохнули с облегчением, когда по приказанию воеводы, лжеприставов, пролежавших для опознания на леднике, почти месяц, похоронили по православному обряду. Какой нормальный человек, будет хранить припасы, на леднике, рядом с мертвяками?

А Василий с Андреем, как сквозь землю провалились. Да мало ли что, ушли в степь, да сгинули! Наверное, весь Донков считал, что их уже на этом свете нет. Кроме двух человек, Ксюшки и Арины Евдокимовны. Они верили, что несмотря ни на что, друзья живы и молились за них!

Глава VII. В Крыму

По пыльной дороге, пробитой конскими копытами в высохшей колючей траве покрывающей бескрайнюю степь, огромной змеей, растянувшейся на версту, медленно перемещалась живая масса, состоящая из людей и животных. Впереди ее, на дорогих скакунах арабской и турецкой пород, блистая сталью черненой брони, ехала знать. Их сопровождали, покачиваясь в седлах невысоких татарских лошадок, соблюдая неровный строй колонны по четыре, сотни две, черных от солнца и грязи, вооруженных всадников. За ними скрипел не смазанными колесами обоз, состоящий из доверху набитых награбленным добром арб, запряженных волами и верблюдами. За обозом погонщики гнали табун запасных лошадей, скот и гурты овец. Еще дальше, свирепые конники, подбадривая отстающих ударами нагаек, объезжали разделенную надвое, толпу еле бредущих по дороге, оборванных, изнуренных голодом и жаждой, со следами побоев, пленников. В первой из них, охраняемой большим числом всадников, шли полураздетые взрослые мужчины. За ними женщины, многие также в исподнем. Некоторые с грудными детьми. В отличие от кажущихся безучастными к окружающему взглядам мужчин, их лица выражали горе и страдание. За женщинами ехало несколько верховых с поклажей, притороченными к седлам большими плетеными корзинами с крышками, из которых можно было услышать детский плач или увидеть через прутья кудрявую белокурую головку ребенка лет 5–6. Шум от топота сотен ног, мычания скота, рева верблюдов, ржания лошадей и свиста нагаек иногда прорывал плач какой-нибудь отчаявшейся полонянки, поддержанный остальными женщинами и переходящий, в жуткий звериный вой. Для конвоиров, которые, смеясь, продолжали переговариваться на своем языке, женский плач служил своеобразным сигналом для усмирения предполагаемой активности мужской половины несчастных. Плети нагаек в это время, почти не прекращая, гуляли по их спинам.

Всадник из головы колонны, что-то сказав едущим за ним воинам, выехал из строя на обочину, в покрытый пылью ковыль. Здесь он остановился, пропуская живой поток мимо себя.

«Немногие возвращаются домой! — думал Асан — мурза, окидывая взглядом поредевшие ряды своих воинов. — Да и ясырь не так велик. Человек шестьсот. Не так вынослив этот двуногий говорящий скот. Треть из них полегла на обочинах дороги в страну истинной веры!».

Проводив взглядом женскую часть ясыря, мурза смягчился: «Осталась неделя пути! Пора подкармливать ясырь, а то некого будет на продажу выставлять!»

При мысли о женщинах, приятная судорога прошла по телу старого развратника. Двоих из них, молодых, белокурых и ангелоподобных, он уже распорядился везти в крытой кибитке. Мурза приказал своим нукерам утаить девочек от ханского евнуха, который встретит их на Перекопе, чтобы из всей добычи отобрать десятую часть самых красивых пленниц для гарема хана. «Счастлив тот, кто в неге ласк наложниц забудется от груза воспоминаний страшных конных атак и рукопашных схваток! — продолжал философствовать мурза. — Жаль, что земные наслаждения недоступны тем, кто пал в битве с неверными! Но в раю, они, наверное, уже сейчас блаженствуют в объятьях луноподобных гурий!».