Княжий удел

Призвание служить Богу отец Иона обнаружил в себе еще в ранней юности. Едва минуло двенадцать годков, как он сбежал из родительского дома и ушел в обитель. Юный послушник удивлял братию своим усердием: он мог ночь напролет молиться, подавляя в себе гордыню, исполнять любой наказ игумена, под жесткой рясой всегда носил власяницу. Ел один хлеб, только в большие праздники мог отведать немножко сыра, пил родниковую воду. Малец совсем не носил обуви и мог в лютый мороз отправиться в лес за хворостом для братии. В пятнадцать лет Иона стал известен в округе своим подвижничеством, и за многие версты в монастырь приходили крестьяне, чтобы посмотреть на удивительного отрока.

— Так он же совсем мальчишка! — удивлялись богомольцы. — Да… видать, недюжинную силу Господь вложил в это худое тело, если сумел над братией так возвыситься!

В монастыре Иона пробыл четыре года, а потом к нему в келью заявились монахи и вынесли свой приговор:

— Крестьяне к тебе ходят, а нас на дух не выносят, считают, живем мы в пьянстве и блуде! Если возражать пытаемся, все на тебя показывают, дескать, только так должен жить праведник. Возвыситься хочешь, отличиться от нас всех. Теплую рясу зимой, к примеру, не носишь. Или хочешь сказать, что тебе не холодно совсем? А ведь, окромя души, плоть еще есть. Она ведь болеть и страдать, как и душа, умеет. Устали мы за тобой тянуться, сил уже больше нет! Почему бы тебе не жить так же, как и мы? Оставайся тогда!

— Нет, — покачал Иона головой. Жить как все он не умел.

— Вот оно, стало быть, что! — грустно выдохнул монах. — Ярок ты больно, Иона, издалека виден. Ты нас так затмил, что и вблизи не разглядеть. А ведь мы тоже за людей молимся и грешные души их спасаем. Возможно, не столь усердно, но ведь Господь создал всех людей разными! — Иона смиренно слушал, и была в этой покорности та сила, какая бывает у капли, точащей камень. И в молчании Иона был дерзок. — Если не хочешь… ступай куда знаешь!

Иона ушел, и долго на узкую спину уходящего отрока из окон кельи смотрели монахи.

Иона поселился в лесу, не принял его монастырь, и он решил стать отшельником. Для жилья выбрал огромное дупло. Липа была старой и благоговейно приняла в свое пропахшее сыростью нутро монаха. И Иона тихо засыпал под скрип раскачивающейся кроны.

Так он прожил год, питаясь ягодами, грибами, орехами. А на второй — у Ионы появились соседи. Они вели себя шумно: срубили в чаще просторную избу, разогнали зверя, и скоро отшельник понял, что это были недобрые люди. Свел же Господь святого с убийцами! Иона прятался, стараясь ничем не выдать своего присутствия, но однажды, когда он лег спать, услышал у дупла шаги.

— Придушить его надо, — говорил негромко хрипловатый голос. — Если донесет на нас князю, тогда не жить! Князь большую награду обещал. Где-то здесь монах прячется. Я его сегодня утром видел.

— Может, он такой, как и мы? — произнес второй. Голос был моложе, звучал чуток мягче.

— Тогда тем более надо придушить! Два медведя в одной берлоге не живут. Только где он прячется? Не разглядеть в потемках, может, ушел куда?

— Ладно, пойдем отсюда, — проговорил второй. — Днем посмотрим, тогда и прибьем! А то где сейчас искать! Спугнуть можем, да и шею в такую темень, не ровен час, свернем.

Иона не спал всю ночь, выпрашивал у Господа чуда, а на следующее утро сам вышел к избушке. Распахнул дверь, предстал перед татями.

— Вы хотели видеть меня, братья? Вот он я… Я не собираюсь убегать от вас, вы сами у меня в гостях, живу я в дупле старой липы, так что милости прошу. Что я здесь делаю? — вопрошал спокойно отрок. — Ищу спасения для души своей, оттого и удалился от мирских забот в лес. Отсюда лучше молитвы доходят до Господа. Здесь душа моя обретает покой, а сам я становлюсь чище. — Взгляд у отрока прямой, открытый, но это не походило на дерзость, от него веяло силой.

— Садись, святой отец, — поднялся один из разбойников, приглашая Иону на скамью, в дом.

— Живите себе с миром, — откланялся Иона и вышел за порог.

Вроде бы и немного пробыл отшельник, ничего особенного не сказал и ростом не так чтоб велик, а вот сумел и этих людей покорить.

Иона уже давно ушел, а разбойники продолжали молчать, и, когда впечатление от увиденного стало помалу исчезать, один из разбойников произнес:

— Да… Силен монах! Малец еще, а духом велик. Жаль, не туда пошел, разбойник из него хороший бы вышел. Такие, как он, ни черта, ни Бога не страшатся. Знавал я одного такого атамана!

Стал соседствовать Иона с татями. И редкий день, когда к нему не заходил кто-нибудь из душегубцев послушать плавную и спокойную речь.

Через несколько месяцев, уже к самой зиме, разбойники пришли к Ионе все разом. Поснимали шапки, отвесили глубокие поклоны, и старший заговорил: