Княжий удел

Монах ел неторопливо, тщательно пережевывая сухой хлеб, ломал ломоть на маленькие кусочки и отправлял в рот. Благодать. Вот и просидел бы так полжизни, да идти нужно, игумен велел.

В полуверсте раскинулось большое село. Монах увидел девок в ярких сарафанах, разодетых словно на Пасху, рядом, собравшись в стайки, стояли парни и молодыми петушками хорохорились перед девушками. Видать, отроки готовились к вечеру. До монаха доносились шутки парней и веселый смех девок. А едва стемнеет, молодежь, прячась от пристального родительского глаза, уйдет далеко за село в поле. Разведут костры, запоют песни.

Монах отломил еще кусок, подержал его на ладони и бросил в траву; сам поел, пускай и Божья тварь отведает.

Коряга под его телом шелохнулась, будто тяжко стало лешему держать на себе человека. Монах бережно завернул остатки трапезы в узелок и положил на дно котомки.

Сороки уже заприметили брошенный кусок и осторожно, с любопытством наблюдали за монахом, ожидая, когда наконец тот уйдет своей дорогой. Но вдруг они дружно снялись и разлетелись по сторонам, а скоро из леса показался отряд всадников.

Доспехи на всадниках были крепкими, да и потяжелее, чем у русских; сытые кони покрыты чепраками, вышитыми красными крестами. «Ливонцы, видать, — удивился монах. — Только откуда они здесь? — Но, разглядев поднятые впереди хоругви, успокоился. — Видать, дружина Василия Ярославича. Как великий князь в полон к Шемяке попал, так он сразу в Литву ушел, а теперь, видать, в родную отчину возвращается. Только ведь просто так Дмитрий Юрьевич его не пропустит. Опять кровушке литься».

Монах поднялся и, пряча под низким клобуком глаза, стал всматриваться в молодые лица. «И ливонцев среди них немало. Подмогу взял Василий Ярославич супротив великого московского князя. Эх, бедняги, лежать вам на чужбине. Навалят на ваши потухшие очи землицы, а тело сожрут черви».

Дружина была большая. Она уже протянулась на добрых три версты, а конца еще не видать. Копейщики и лучники шли вперемежку, на ходу перебрасываясь шутками. Видно было, что дружинники не торопятся, как не спешат люди, привыкшие к дальней дороге.

В парадных доспехах на сером жеребце впереди ехал воевода. Монах узнал Прошку — боярина Василия Васильевича. И он здесь! Кольчуга на боярине богатая: подол выложен длинными пластинами, а поверх брони зерцала, которые сверкали особенно ярко, заставляя монаха жмуриться.

— Эй, отец, пожелай нам победы и скорого возвращения! — крикнул Прошка, поигрывая саблей.

— Куда вы едете, добрые люди? — полюбопытствовал смиренно монах.

— Василия Васильевича едем из полона выручать.

— Как так?! — подивился монах. — Ведь Василий Васильевич уже месяц как на свободе! Шемяка к нему в Углич ездил, прощения у него просил, а потом Вологду в кормление отдал.

— Откуда ты это знаешь? Кто тебе сказал? — остановил Прошка коня.

— Он сам и сказал, — отвечал монах, — когда в нашем монастыре был на Белозерье. Братию он приезжал накормить.

— Вот как! — все более дивился Прошка. — Стало быть, его в Угличе нет?

— Как же это вы пошли воевать, не зная кого? — в свою очередь удивился монах.

— Не было нас на Руси, а до Ливонии и благие вести не сразу доходят. Что ты знаешь еще, старец?

— Все, кажись. — И, подумав, добавил: — Бояре к нему со всей Руси съезжаются… А еще женка его, великая княгиня Мария, у нас в монастыре рожала, так игумен повитухой был. Вот ведь как оно бывает… Василий тогда совсем растерялся, слепой ведь! А баб не доищешься.

— Как же она родила? Неужто монахи посмели ее тела коснуться?

— Куда же денешься? Трифон сначала очистительную молитву прочитал, а потом и бабы посмел коснуться. Так и принял чадо на руки. Он же и крестным отцом стал. Но только князь в монастыре не задержался, сразу в Тверь уехал, к великому князю Борису Александровичу, помощи просить против Дмитрия Юрьевича.

— Ведь не ладил же он с тверским князем?

— Не ладил, — согласился монах, — только Борис Александрович протянутую руку не отстранил, пожелал свою дочь видеть обрученной со старшим сыном Василия, тогда, говорит, и дружиной тебе помогу.

— А Василий что?

— Василий говорит, бери младшего, Юрия. А тверской князь не хочет: ты, говорит, дочь мою со старшим обручить должен, только тогда и поладим. А без моей помощи Дмитрия не одолеешь.

— А где сейчас Василий?

— В Твери, где же ему еще быть?

— Спасибо тебе, монах. Гонцов в Тверь слать надо. Ну теперь Шемяке не устоять!

— Это тебе спасибо, — отозвался чернец. — За правое дело стоите.

— Боярин Прохор Иванович, — подскочил к Прошке разудалый рында. — Татары в двух верстах показались! Мы на сопку поднялись, а они клиньями по полю идут. Боярин, что делать?

— Татар-то много?

— Тьма! В нашу сторону идут!

— И неймется им! — буркнул Прохор Иванович, чувствуя, как забурлила кровь перед сражением. — Черт бы их побрал. Веди! Где увидел? — И, поддав коню шпорами, поторопил рынду.