Княжий удел

И чем больше находился Дмитрий в Новгороде, тем хуже он чувствовал себя в городе, а мурованные хоромины теперь казались ему темницей. То ли дело Галич! В родной вотчине и изба по-особому сладко пахнет.

Дмитрий поднялся, горло пересохло, самое время смочить его белым вином. Налил себе из кувшина, выпил. Сделалось веселее. Теперь, как холоп, сам себе вино наливаешь, а бывало, утречком выглянешь в сени, там уже бояре толкутся и ждут, когда государь пробудится. Одеваться надумаешь, так один боярин сапоги держит, другой рубаху нательную спешит подать, третий суетится рядом. Разбежались все! Раньше без позволения князя бояре даже в вотчину свою не отъезжали. На коленях вымаливали для себя блага разные, а сейчас, пока до Великого Новгорода добрался, всех бояр лишился, один только Иван Ушатый остался. Знает, бестия, что не сумеет простить Василий Васильевич измены – в темнице и порешит!

– Иван! Боярин! – кликнул князь Ушатого. – Где ты?

– Я здесь, государь, – отозвался боярин, низко кланяясь, как будто Дмитрий не растерял своего величия, а был по-прежнему могущественным князем, сумевшим соперничать на равных с великой Московией.

– Ходил ли ты к посаднику?

– Ходил, государь, – отозвался Иван со вздохом.

– Что же он сказал тебе?

– Сказал, что все обговорено, нечего к старому возвращаться. Пусть, говорит, князь живет в Новгороде, никто его отсюда не выгонит, но ратников своих не даст. Так и сказал, нечего в пустых распрях новгородскую силу тратить.

– Вот оно как повернулось… Ладно, придет время – и это ему вспомнится.

Вот он, этот вольный Новгород! В какую сторону хотят, в такую и воротят. Недаром у них земли поболее, чем у Москвы. Края побогаче будут, и со всего Севера пушнины понабрали. Думают, золотом откупятся. Не выйдет!

– Только ты, Ванюша, у меня остался. Все меня бросили! Когда сильным был, то всем был нужен, а как мощь подрастерял, уходить стали, народец рыло в сторону воротит. Только рано они меня похоронили. Я еще поднимусь! Смерчем над Москвой пролечу! Я заставлю их о себе вспомнить, придет еще мой срок! А бояр, которые меня оставили, до себя не допущу. Они за богатым жалованьем тянутся. Только хватит ли им Васькиного добра? Попомните еще меня, когда я московским государем стану. Где же это видано, чтобы на стольном граде слепец сидел! – Дмитрий задыхался от злобы. – Сами придут на Москву меня звать!

– Может, ты отобедать, государь, пожелаешь? – спросил боярин. – Ведь вторые сутки не ешь.

– Кусок в горло не идет, – честно признался Шемяка. – Ладно, пускай несут.

Накрыли стол: птица да хлеб. Бывали времена, когда Дмитрию во дворец доставляли в бочках с Волги огромных осетров, иной раз белужьими языками объедался. Чего только на столе не стояло: и спинки осетровые, и икра красная, солонина, лебеди жареные, яблоки моченые и вишни в патоке, потроха лебяжьи и почки заячьи, куры жареные, мясо вяленое с чесноком. Да дюжину приборов еще сменят! А стол был таков, что и глазом не охватишь. А сейчас, подобно мужику дворовому, не в трапезной потчуют, а в подклети тесной.

Шемяка отломил хлеба. Съел его. Даже вкуса не почувствовал. Запил пивом.

– Ты бы, государь, курочку взял, – посоветовал боярин Ушатый.

Шемяка взял курицу, так же лениво откусил, пожевал.

– Пересохло что-то в горле, – пожаловался Дмитрий.

Он взял с подноса чашу с вином, чтобы запить сухой кусок, однако не удержал, и вино, заливая ему кафтан, полилось на пол.

– Что это? – захрипел князь, выплевывая на сорочку желтую пену. – Что это?.. Яд?

– Государь! – подхватил Ушатый падающего князя. – Государь, что с тобой?

Шемяка силился ответить, но из горла шла густая пена.

– Победил меня Васька, – сумел разобрать Ушатый. – Перехитрил… Жаль умирать отравленным, вот если бы на сече… Неужто это ты, Ванюша… отравил? – еле выговорил князь, и глаза его закатились.

Шемяка дернулся – душа отлетела от тела, и князь бездыханным распластался на полу.

– Кто? Кто посмел?! – Боярин смахнул со стола блюда, которые с грохотом рассыпались на полу.

Ушатый выхватил меч и, изрыгая проклятия, бросился во двор. Дворовые люди с перепугу разбежались по закуткам.

– Где он?! Где?! – орал боярин, сокрушая мечом на своем пути перила, двери, столы. – Где он?! Убью!

Боярин ворвался в пристройку, где с женой жил повар. В сенях Ушатый стукнулся о высокий порог, острием меча зацепился за полку, и она опрокинулась вместе с горшками, чугунками, кувшинами. Боярин ввалился в комнату, сопровождаемый дребезжанием битой посуды.

Повар сидел за столом, хлебал щи.

Лицо молодца простоватое, в веснушках, а в бороде застряли листья капусты.

– Ты отравил государя?! Говори! – Меч с силой опустился на стол, раздробив доску в щепы, одна острым концом впилась в щеку повара, да так и осталась.

Повар выдернул занозу, на щеке выступила кровь и неровной струйкой потекла по подбородку.

– Не по своей охоте… Все здесь против князя. Не нужен теперь он Новгороду. Пустой он! Сам посадник против него. Вот Василий и сговорился с ним, чтобы извести.

– Поганец! – выдохнул боярин и ткнул мечом повара.