Княжна

– Да я замерзну! Дайте мне шкуру что ли!

Служанки перепугано переглянулись, что-то пролопотали на греческом и, не обращая внимания, стали быстро собирать разбросанные вещи в сундуки, тушить жаровни.

– Спасение утопающих, в руках самих утопающих, – Ольга прошла в дальний угол шатра, нагнулась и подняла с пола здоровую шкуру бурого медведя, по ней никто не топтался, она была чистой, – Позабочусь о себе сама! – немного ее свернув, прихватив по пути свою рыжую шапку из лисицы, пошла на выход. Попыталась натянуть шапку, но та не налезла. Мешала прическа из нескольких кос, которую ей сделали в соответствии с византийской модой. Оставлять не стала, вдруг понадобится, руки грела вместо варежек.

У двух саней, одни принадлежали Дире, вторые Евпраксии, ожесточенно спорили их хозяйки. Нискиня и Мал переминались с ноги на ногу, прятали улыбки в кулак.

– Ольха поедет со мною, в моих санях, Прекраса. И не спорь со мною!

– Я – мать, Елена – моя дочь и поедет со мною! – настаивала Евпраксия.

Ветерок с морозцем уже пробрали ноги Ольги до костей. Византийские сапожки не были рассчитаны на снег; тонкая кожа, без толстой подошвы уже намокла, по всей ступне выступали темные пятна и шел пар. Только шерсть еще дарила слабое тепло. А женщины все настойчиво препирались, и конца этому было не видно. Ольга, повторив про себя актуальную в данный момент фразу «Спасение утопающих…», огляделась и направилась к дружинникам Ольха. Безошибочно определив, кто из них старший, она подошла к нему, волоча за собой медвежью шкуру.

– Как звать?

– Свенельд, – молодец был крупный, белозубая улыбка от уха до уха. Типичный славянин, нос картошкой, волосы – пшеница золотая, и чего его ученые в скандинавы записали?

«Ух! Летописная личность что ли?!. Так, конь у него крупный, подходит!»

– А скажи-ка, Свенельд, тебя с воинами прислали, кого или что охранять?

Дружинник сначала растерялся, явно не такого вопроса ожидал, но ответил бодро:

– Тебя, княжна, охранять приказано! – и склонил голову.

– Тогда вези меня в Киев, Свенельд! Садись на своего коня и вези немедленно, пока я в лед не превратилась! А эти, – Ольга кивнула на спорящих женщин, – Сами о себе позаботятся!

– Но… – засомневался было Свенельд, потом озорно сверкнул глазами, не решаясь выполнить приказ, – Могут подумать, что я тебя умыкнул, княжна. Ты же не знаешь наших обычаев. Нельзя, могу и головы лишиться.

– Свидетели твои воины, я замерзаю. Ты меня спасаешь. Я тебя прошу.

Тонкий шелк на голове Ольги выплясывал бешеный танец, а синеватая бледность и стук зубов княжны слышался отчетливо. Девушка не обманывала; говорила, но с трудом размыкая губы. А охранять приказано было ее. Свенельд мгновение молчал, потом обернулся к дружинникам:

– Вы свидетели, не умыкаю я княжну. Везем ее в Киев!

– Свидетели… – тихо прошелестело по рядам.

– А-ну-ка, братцы, подсобите, медвежью шкуру мне закинуть! Подарок княжичу Игорю отвезти! – Свенельд вскочил на коня, а дружинники быстро укутали Ольгу в шкуру и закинули ее к всаднику. Ольга едва успела поудобнее устроиться, лицо прикрыл кусок шкуры. Конь тут же взял в галоп. Отряд, взметая снежную крошку, устремился вдогонку.

– Ольху похитили! – закричала и заметалась прислуга и охрана. Мал бросился к своему коню, но Нискиня ловко ухватил сына за плащ, заставив его остановиться. Дира и Евпраксия прекратили спор, устремив взгляд в сторону ускакавших дружинников Ольха.

– Доупрямилась?! Господи, Елена! – кинулась было вслед Евпраксия, но увязла, запутавшись в полах туники и утонув в снегу.

– Вставай и садись в сани! – пробурчала Дира, в очередной раз не зная, как отнестись к поступку внучки.

– Не переживайте, дальше Киева не увезут. Дорога одна: слева лес, справа Славутич, впереди Киев, – буркнул Нискиня, отпустив сына, и направился к своим саням, которые стояли третьими в караване на дороге.

* * *

«Зачем я села на эту лошадь?!» – ругала себя Ольга, подпрыгивая и трясясь, встречный ветер находил лазейки в складках шкуры и пронизывал теперь все ее тело, только до мыслей не доставал, – «Единственное, что мне не грозит – заморозить мозги – чувствую, как осколки отлетают»

Шутить не удавалось, сесть удобнее тоже, затекла или окончательно замерзла промокшая правая нога. Даже тепло Свенельда не согревало девушку.

– Потерпи, княжна, вон уже стены Киева! – крикнул всадник.

Когда-то давно, при жизни настоящей бабушки, они были в Киеве проездом; еще до переворота, до того, как пошел брат на брата, и раскололись в политическом противостоянии семьи. Тогда цвели каштаны, Киев сиял куполами церквей, люди бродили по Крещатику, и мирно катил воды Днепр. Ольга извернулась и выглянула из-под шкуры.