Княжна Джаваха

Целый день ехала я по краю горной стремнины, точно вросшая в седло моего коня… Иногда я понукала его лёгким движением каблучка и ужасно радовалась, когда дед Магомет оглядывался назад и обнимал всю мою маленькую фигурку ободряющим и в то же время любующимся взглядом.

Вдруг я заметила горного тура, выбежавшего на самый край пропасти.

– Ах, – успела только крикнуть я, – смотрите!

Но тур повёл своими круглыми глазами и, увидя приближающуюся кучку людей, скрылся за уступом.

Нам попадались навстречу целые стада серн, прелестных и грациозных, с умными глазами и гибкими членами. Они разбегались при нашем приближении, пугливые и дикие, с ветвистыми рогами.

Проведя ещё ночь под кровлей горного духана, мы наконец к вечеру подъехали к аулу Беджит.

Я первая заметила его белеющие сакли и радостно закричала приветствие, подхваченное горным эхом и разбудившее всё ещё сонного Юлико.

Ещё немного – и, миновав Беджит с его большими и богатыми саклями и высокою мечетью[37], мы выехали в лесистую долину и стали снова подниматься к аулу Бестуди, прилепившемуся своими саклями к горным склонам.

Вот полуразвалившиеся бойницы крепости, вот кривая улица, ведущая к дому деда… По ней двенадцать лет тому назад русский воин и князь увозил, пользуясь покровом ночи, неоценённую добычу – красавицу горянку.

Я вспомнила этот аул при первом же взгляде, несмотря на то, что была здесь очень маленькой девочкой.

Нас встретил старый наиб[38], весь затканный серебром, с дорогим оружием у пояса. Наиб приветствовал деда с благополучным возвращением.

– Моя внучка – княжна Джаваха-оглы-Джамата, – представил он меня наибу.

– Приветствую дочь русского бека в моём ауле, – величаво и торжественно произнёс старик.

– Это отец моего жениха, – успела мне шепнуть Бэлла. – Он тоже бек, наиб нашего аула. Он важный ага… А я буду женою его сына, – не без гордости произнесла она.

– И тоже будешь тогда важная! – засмеялась я.

– Глупая джанночка! – расхохоталась Бэлла. – А вот и наша сакля. Помнишь?

Коляска остановилась у большой сакли[39] деда, приютившейся на самом краю аула, под навесом скалы, созданным самой природой, словно позаботившейся об охранении её плоской кровли от горных дождей.

– Вот моё царство! – И с этими словами Бэлла ввела нас под свою кровлю.

В первой комнате, устланной коврами и увешанной по стенам оружием, стояли низенькие тахты и лежали на коврах подушки. Комната эта называлась «кунацкой». Здесь деда принимал своих гостей, здесь пировали лезгины своего и чужих аулов.

Комнатка Бэллы, маленькая, уютная, с ходом на кровлю, была тоже сплошь устлана коврами. Юлико рассматривал всю обстановку сакли любопытными глазами. Он даже на минуту оживился от своей сонливости и, войдя на кровлю, свесившуюся над бездной и охраняемую горной скалою, сказал:

– Здесь точно в сказке! Я вам завидую, Бэлла!

Она, конечно, не поняла, чему он завидует, но рассмеялась по обыкновению своим заразительным смехом.

Между тем со всего аула бежали маленькие горяне и горянки к сакле Хаджи-Магомета. Они с нескрываемым любопытством горных зверьков оглядывали нас, трогали наше платье и, бесцеремонно указывая на нас пальцами, твердили на своём наречии:

– Не хорошо… Смешные…

Им странным казались наши скромные, по их мнению, одежды без серебряных украшений и позументов. Даже бархатная курточка Юлико не производила на них никакого впечатления в сравнении с их пестрыми атласными бешметами.

– Глупые маленькие дикари! – обидчиво произнёс Юлико, когда Бэлла перевела нам наивный лепет юного татарского населения. А они, раскрыв свои чёрные газельи глазки, лепетали что-то оживлённо и скоро, удивляясь, чему сердится этот смешной беленький мальчик.

Вечером я заснула на открытом воздухе, на плоской кровле, где хорошенькая Бэлла сушила виноград и дыни…

Уже горы окунулись во мрак ночи, уже мулла прокричал свою вечернюю молитву с крыши минарета, когда прямо на мою низенькую, почти в уровень с полом постель прыгнул кто-то с ловкостью горной газели.

– Спишь, радость, – услышала я шёпот моей шалуньи-тётки.

– Нет ещё! А что?

– Хочешь, покажу моего жениха, молодого князя? Он у отца в кунацкой… Иди за мной.

И, не дожидаясь моего ответа, Бэлла, ловкая и быстрая, как кошка, стала спускаться по крутой лестнице. Через минуту мы уже прильнули к окну кунацкой… Там было много народу, все седые большею частью, важные лезгины. Был тут и старый бек – наиб аула, встретивший нас по приезде. Между всеми этими старыми, убелёнными мудрыми сединами людьми ярко выделялся стройный и тоненький, совсем юный, почти ребёнок, джигит.

– Это и есть мой Израил! – шепнула мне Бэлла.

– Красивый мальчик! – убеждённо заметила я. – Зачем они собрались, Бэлла?

– Тсс! Тише, глупенькая… Услышат – беда будет. Сегодня они с отцом вносят моему отцу калым…[40] Сегодня калым, через три дня свадьба… Продали Бэллу… «Прощай, свобода!», скажет Бэлла… – грустно заключила она.

– А разве ты не хочешь выйти за Израила? – заинтересовалась я.