Он ли говорил это? Какая перемена случилась с моим двоюродным братом? Он ли это, поминутно жаловавшийся на меня то отцу, то бабушке за мои проделки?
Я его просто не узнавала!
– Что с тобой, Юлико, – вырвалось у меня, – почему ты стал таким добрым?
– Ах, не знаю, – возразил он тоскливо, – но мне хочется быть добрым, и прощать всем, и любить всех! Когда я лежал голодный сегодня, у меня было так светло на душе. Я чувствовал, что страдаю безвинно, и мне было чудно хорошо! Мне казалось временами, что я слышу голос Дато, который хвалит меня! И я был счастлив, очень счастлив, Нина!
– А я так очень несчастна, страшно несчастна, Юлико! – вырвалось у меня, и вдруг я разрыдалась совсем по-детски, зажимая глаза кулаками, с воплями и стонами, заглушаемыми подушкой. Я упала на изголовье больного и рыдала так, что, казалось, грудь моя разорвётся и вся моя жизнь выльется в этих слезах. Плача, стеная и всхлипывая, я рассказала ему, что папа намерен жениться, но что я не хочу иметь новую маму, что я могу любить только мою покойную деду и т. д., и т. д.
Он слушал меня, упираясь локтём на подушки и поглаживая тонкими высохшими ручками мои волосы.
– Нина, Нина, бедная Нина! Если б ты знала, как мне жаль тебя!
«Тебя»!
Он говорил мне
Когда мои рыданья затихли, Юлико погладил меня по щеке и ласково произнёс:
– Ну вот, ты успокоилась. Я буду говорить тебе
– Говори мне ты, – разрешила я и потом жалобно добавила с полными слёз глазами: – И люби меня, пожалуйста, потому что меня никто больше не любит.
– Неправда, Нина, тебя любит твой отец… Ты это знаешь! А вот у меня никого нет, и никто не любил меня никогда во всю жизнь.
Всё это было сказано так грустно, что я забыла о своём горе и с сердцем, сжимающимся от жалости, обняла и поцеловала его.
Мы сидели, крепко обнявшись, когда к нам вбежала запыхавшаяся Бэлла. От неё так и веяло жизнью и весельем.
– Одна лезгинка, два лезгинка, три лезгинка, и всё Бэлла, одна Бэлла, – считала она со смехом. – Больше никто не хочет плясать… Иди на выручку, красоточка-джаным!
– Нет, я не пойду.
– Как не пойдешь? Тебя всюду ищут. Бабушка приказала.
– Скажи бабушке, что я не пойду. Скажи ей, что я посадила большое пятно на платье и не смею выйти. Скажи, голубушка Бэлла!
Она удовлетворилась моим объяснением и побежала вниз, ликующая и радостная, словно сияющий день.
Мы притихли, как мышки. Нам уже не было грустно. Мы тихо посмеивались, довольные тем, что нас не разлучили.
Горе сближает. В первый раз я предпочла общество двоюродного брата весёлой и смеющейся Бэлле.
Глава X. Смерть Юлико. Моя клятва
Юлико умирал быстро и бесшумно, как умирают цветы и чахоточные дети. Мы всё время проводили вместе. Бабушка, довольная нашей дружбой, оставляла нас подолгу вдвоём, и мы наперерыв делились нашими впечатлениями, беседуя, как самые близкие друзья. Белая девушка, иными словами – баронесса Елизавета Владимировна Коринг, часто посещала наш дом. Завидя издали её изящный шарабанчик, так резко отличающийся от грубых экипажей Гори, я опрометью бросалась к Юлико и тоскливо жаловалась:
– Она опять приехала! Опять приехала, Юлико!
Он успокаивал меня как умел, этот глухо кашляющий и поминутно хватающийся за грудь больной мальчик. Он забывал свои страдания, стараясь умиротворить злое сердечко большой девочки. А между тем предсмертные тени уже ложились вокруг его глаз, ставших больше и глубже благодаря худобе и бледности истощённого личика. Он раздавал свои платья и воротнички прислуге и на вопрос бабушки, зачем он это делает? – заявил убеждённо:
– Вчера ночью ко мне приходил Дато; он обещал ещё раз зайти за мною. Мы пойдём туда, где люди ходят в белых прозрачных платьях, от которых исходит яркий свет. И мне дадут такую же одежду, если я буду щедрым и добрым… Иной одежды мне не нужно…
Потом, оставшись наедине со мной, он рассказывал мне разные чудесные, совсем незнакомые сказки.
– Откуда ты их знаешь? – допытывалась я.
– Мне рассказывает их моё сердце! – серьёзно отвечал он.
Боже мой, чего только не выдумывала его больная фантазия: тут были и светлые ангелы, ведущие борьбу с тёмными духами зла и побеждающие их. Тут были и райские сады с маленькими птичками – душами рано умерших детей. Они порхали по душистым цветам Эдема и прославляли пением Великого Творца. Потом он говорил о свирепых горных духах, прятавшихся в пещерах…
Страшны и заманчивы были его рассказы…
Однажды я сидела около постели больного и мы тихо разговаривали по обыкновению, как вдруг неожиданно распахнулась дверь и вошла баронесса.
– Кто это? – спросил он испуганно.
– Меня зовут Лиза! – весело и любезно произнесла она. – Надеюсь, я не помешала вам, Юлико?
Он молчал… Потом неожиданно закрыл глаза, точно заснул.
Она постояла в раздумье на пороге, улыбнулась мне немного растерянной улыбкой и вышла.
– Она ушла? – услышала я в ту же минуту шёпот моего друга.