Княжна Джаваха

– Юлико, – вскрикнула я, прислушиваясь к его слабеющему говору, – я позову бабушку, она тебя всё-таки любит!

– Нет, – горько улыбнулся он, – не любит она меня, никто меня не любит… Я чужой, никому не нужный… и я никого не люблю, Нина… никого, кроме тебя, моя королева…

– Нет, Юлико, – чуть не плача, вскричала я, – ты больше не будешь моим пажом, ты брат мой. Милый брат! Я так часто была несправедлива к тебе… Прости мне, я буду любить тебя… буду любить больше Барбале, больше дедушки, тёти Бэллы… Ты будешь первым после папы… Живи только, бедный, маленький, одинокий Юлико!

– Нина! – восторженно-радостно, как бы последним порывом вырвалось у него. – Ты мне это сказала!.. О, как хорошо мне теперь… обо мне пожалеют, обо мне поплачут… И кто же? Ты, моя сестра, мой друг, моя королева! Мне не страшно теперь! Мне хорошо… Как пахнут розы… Точно фимиам стелется с неба… Я вижу Дато… я вижу тёмного ангела об руку с ним. Они идут сюда, они близко… они рядом… О, как мучительно… Тёмный ангел поднимает руку… Он зовёт… иду… иду… к тебе, Дато!.. Пора, Нина… пора… видишь, они ждут меня. О, как нестерпимо светятся их белые одежды… От них идут лучи туда… к небу… к престолу Бога… Пора… Тёмный ангел торопит… и Дато тоже… Иду к ним… Прощай, Нина, прощай, моя королева!

Его голос слабел, делался глуше, тише. Вот ещё усилие… трепещут тёмные ресницы… едва уже понятно, что он шепчет… Лёгкий стон… хрип… закрылись глазки… снова открылись… Всё стихло… Юлико потянулся всем телом и – умер.

Мне не было ни грустно, ни страшно. Все чувства сбились в одно необъятное умиление перед таинством смерти.

Я взглянула вокруг… Тихо… Ни шороха… ни звука… Только розы распространяют далеко вокруг свой пряный аромат, да высоко в тёмном небе горит по-прежнему ярко великолепная одинокая и гордая полночная звезда…

Смерть Юлико никого не удивила. Когда, закрыв его мёртвую головку белой буркой, я сбежала вниз и разбудила бабушку, отца и весь дом, все спокойно отнеслись к событию. Бабушка начала было причитать по грузинскому обычаю, но отец мой строго взглянул на неё, и она разом стихла. Потом она сердито накинулась на меня:

– Я знала, что он умрёт, что его часы сочтены, но зачем ты вынесла его на кровлю: этим ты ускорила его смерть, бессердечная девчонка!

Я удивлённо вскинула на неё глаза.

– Юлико умер, потому что Господь прислал за ним тёмного ангела смерти… Господь знал, когда должен умереть Юлико. Я не виновата. Мамао[51] говорит, что люди не вольны ни в жизни, ни в смерти. Правда, мамао?

Седой священник, пришедший с последним напутствием к Юлико, тихо улыбнулся и положил мне на голову свою благословляющую руку.

– Ты права, дитя моё, – сказал он, – один Господь может дарить жизнь и насылать смерть людям.

Бабушка отошла от нас, недовольная и сердитая. Она не подозревала, как она меня оскорбила!..

Слёзы обиды обожгли мои глаза.

– Мамао, – решительно подошла я к священнику, снимавшему епитрахиль после молитвы у тела Юлико, – он пойдёт прямо к Богу?..

– Он уже там, дитя моё. Его душа у Престола Всевышнего.

– И каждый умирающий ребёнок пойдёт туда?

Он подумал немного и, остановив на мне свои добрые глаза, ответил твёрдо:

– Каждый!

«О, как бы я хотела умереть, – невольно думалось мне, – тогда бы я не видела ни бабушки, ни баронессы, которую я возненавидела от всей души».

Последняя приехала на похороны Юлико в глубоком трауре. В чёрном платье она показалась мне ещё тоньше и ещё воздушнее.

Когда двинулась печальная процессия от нашего дома с останками умершего княжича, я почувствовала горькое одиночество.

Накануне я пробралась в комнату, всю затянутую чёрной кисеёю, где стоял гроб Юлико, и, положив на кудри покойного венок из жёлтых азалий и бархатных магнолий, сплетённый мною собственноручно, сказала:

– Прощай, Юлико, прощай, бедный маленький паж своей королевы… Ты счастлив уже потому, что не услышишь больше злых речей и никто тебя не упрекнёт ничем уже больше… Если мне будет очень, очень грустно, ты сослужишь мне последнюю службу: ты шепнёшь Ангелу смерти, чтобы он пришёл за мною… Слышишь ли ты меня, Юлико?..

Потом я поцеловала его…

Когда арба с золочёным гробиком остановилась у открытой могилки, бабушка заплакала и запричитала, как простая грузинка:

– Последний ребёнок… последний маленький княжич рода Джаваха… вай-ме… горе нам!.. Горе мне, одинокой старухе, которой суждено увидеть вымирание славного имени!

Её крики становились всё громче и неистовее. Тогда папа, взволнованно покручивавший свои тёмные усы, подошёл к ней.

– Перестань, деда! Ты точно и меня похоронила, – сказал он с улыбкой, – а ведь я ещё жив, слава Богу, и, даст Бог, проживу ещё долго, и не увидишь ты прекращения нашего славного рода.

Она успокоилась и уже больше не плакала.

Гроб Юлико опустили в землю…

В тот же вечер в траурной зале, где справлялись поминки по умершему княжичу, в присутствии многих гостей, собравшихся на похороны, отец сказал громко:

– Наша свадьба отложится на три недели по случаю смерти маленького Джаваха.

Я обомлела…