В Нью-Йорке в 1970 году я также представила последнюю коллекцию одежды. Бейби Палей – жена президента Си-Би-Эс, заказала мне два вечерних кимоно, одно – бело-черное, с высокими атласными сапогами, другое – из белого атласа, с брюками-плиссе из черного органсина. Я всегда восхищалась ее стилем и умением одеваться. Бейби Палей – дочь известного врача. Куда бы она ни направлялась, она всегда одета надлежащим образом. Иногда она звонила, чтобы сообщить, что, собираясь на бал, выбрала сделанную мной три-четыре года назад одежду. Я была этим очень довольна. Я хочу, чтобы мои вещи имели долгую жизнь, а не были коммерческой уловкой. Бейби, несмотря на то, что обладала большими деньгами, не растрачивала их на наряды, хотя всегда была одета идеально, просто и элегантно. Когда мы подружились, то часто бывали на их загородной вилле под Нью-Йорком. У них была вилла и в Нассау, прямо на пляже, и я часто там гостила – это был сказочный отдых. Они присылали за мной личный самолет.
В семье Палей я встречала Памелу Черчилль, которая была обручена с Джанни Аньелли. Ему я обязана знакомством с сыном Черчилля после освобождения Рима, но тот произвел на меня тяжелое впечатление. Он много пил, а однажды в шутку сказал: «Наверняка во время войны и вы были любовницей Чиано… Дайте мне телефоны его подружек, которые имели отношения с фашистскими бонзами!» Я едва не влепила ему пощечину. Я не могла понять, как человек масштаба Черчилля мог иметь такого сына! Джанни был влюблен в Памелу, это было до его автомобильной аварии летом 1952 года. На следующий год он женился на Марелле Караччоло.
Алан Фридман в октябре 1987 года брал у меня интервью об отношениях Джанни и Памелы Черчилль: «На своем сверхпышном диване, в прекрасном салоне, где легко дышится, в помещении палаццо XVI века, в двух шагах от площади Венеция, княгиня Ирина Голицына, великая создательница моды и подруга семей Аньелли, Кеннеди и многих других, попивает виски и вспоминает прошлое. Мы начали беседу в шесть тридцать после полудня, черный пудель княгини играет здесь же в комнате, полной китайских ваз, занавесок и старинных предметов». «Как выглядела французская Ривьера в 50-х годах?», – спросил меня Фридман. И я ответила: «В Болье были сплошные праздники. Те, кто не был гостем Джанни на вилле Леопольда, останавливался в “Ла Резерв” или других местах. Когда Джанни был с Памелой, мы только и перебегали с одной виллы на другую. Связь с Памелой была очень важна для Джанни. В ее компании он становился более открытым и не таким провинциальным. Она учила его разным вещам, например, как принимать гостей, как выбрать мебель, развивая его вкус и прочее».
Да, думаю, Памела во многом помогла ему, если Джанни и стал культурным человеком рафинированного вкуса, заслуга в этом, безусловно, ее – умнейшей женщины. У Памелы Черчилль было четыре мужа. Мы с ней оставались близкими подругами, и каждый раз, приезжая в Нью-Йорк, я навещала Памелу, а она всегда просила рассказать что-нибудь о Джанни. Осенью в Рим, наконец, прибыли балерины Большого театра из Москвы, которых с нетерпением ожидала столичная публика. Я посетила их премьеру, потом сходила на спектакль еще раз. Я была в восторге от мастерства Майи Плисецкой. Она чудесно танцевала «Умирающего лебедя». Я была в театре с моим мужем, его деверем и сестрой Иоландой. Оставив их, я побежала в артистическую комнату. Дверь была открыта. Плисецкая была поражена, когда услышала, что я говорю по-русски. Я представилась и сказала о чувствах, которые испытала, и добавила, что хотела бы частично вознаградить ее за ту радость, что она мне доставила. Мы начали беседовать, и я предложила сшить для нее костюмы. Мы решили встретиться через несколько дней. Потом я пригласила ее на обед вместе с премьером русского балета Марисом Лиепой. Пришли также Франко Дзеффирелли, Франко Росселини, Марина Чиконья и другие друзья.
Плисецкую поселили в жалкий отель недалеко от вокзала. Ее крошечная комнатка была украшена только подаренными цветами. Я устроила дефиле специально в честь ее и других русских танцоров. Майя, забавляясь, участвовала в вернисаже, показав несколько нарядов. Она привязалась ко мне, но потом это стало просто наваждением. Она была деспотичной, у нее был адский характер. «Хочу это, хочу то», – понятно, что я не брала с нее денег, но она принимала это как должное.