Княжна Мстиславская

Как стриж чёрной молнией носится над рекой, чертя неуловимые глазу зигзаги, так и Егор стремительно проскочил по тёмным переходам и лесенкам дома. В один миг он добежал к опочивальне Алёны Дмитриевны. Та распахнула двери, одетая в шубу соболиную, на голове пуховый платок.

– Накинь на себя одёжу! – быстро сказала овдовевшая сегодня купчиха. – Убежим задним ходом.

Егор вернулся к себе, натянул толстые штаны, чулки вязаные, валенки, шубейку свою, шапку новую из куницы. Замешкался, вспомнил, что Кирила вечером положил ему в сундук ключи от лавки. Откинул крышку сундука, взял их с собой. С гвоздика над сундуком снял гайтан с тяжёлым медным крестом, остался от старшего брата. Тускло-багровый щербатый камешек в ногах Иисуса на кресте вдруг блеснул тревожным отсветом от факелов за окном. Гайтан на шею, крест за пазуху.

Внизу уже слышен рёв – опричники выломали дверь, лязгают сабли, кто-то воет.

На столе в спальне свечка горит, Алёна Дмитриевна копается в своих шкатулках, что-то быстро кладёт в кошель, сверкнули синие и красные огоньки на серьгах, что старший брат прислал. На кровати свёрток с откинутым краешком, глянул Егор, племянница годовалая Мариночка, спит, посапывает.

– Бежим! – Алёна подбежала к кровати, хотела дочку схватить. Да вдруг крики, шум совсем рядом, кто-то упал, вопит. Свет факела заметался по коридорчику. Застыл Егор, только ключи тяжелущие, кованые, в руке сжимает.

Купчиха повернулась, к дверям открытым кинулась. И сразу же назад отлетела, на пол легла с разрубленным лицом.

В левой руке факел, в правой сабля. В спальню зашёл главный московский чёрт, царёв любимчик Бельский Богдан.

– Сдохла, ведьма! – заверещал он. – Брата моего погубила, так и сама сгинь!

Егор от него сбоку стоял; даже не думая ни о чём, размахнулся и со всей силы ключами по опричной морде заехал. Видно, крепко пришлось, силой бог не оделил братьев Калашниковых – рухнул Бельский, только сабля звякнула. Прямо на факел упал, и загасил его.

Алёна Дмитриевна не дышит уже. Схватил Егор племянницу, ключи за пазуху сунул, увидел на полу кошель купчихи, к ключам его отправил, и побежал к заднему входу, к дверям на огород.

Откуда-то выскочил Максим, Алёны Дмитриевны младший брат.

– Где сестра? – крикнул он.

– За мной беги, – негромко прохрипел Егор. – Опричники всех убивают.

Максимке семь лет, совсем маленький, испугался.

– За мной, – снова тихонько сказал Егор. Максимка и побежал, он уже одетый был, видать, сестра успела ему сказать.

По всему дому опричники бегают, нашли Бельского, завыли.

Егор хотел через баню уйти, но там уже кто-то копошился. Смогли они через окно во двор вылезти. Коновод держит вороного с серебряной гривой, сам на дом глядит. Егор племянницу Максимке сунул, сам, как рысь прыгнул, ключами по голове оглоушил опричника.

Вскоре вороной вынесся из разломанных ворот и рысью к лавкам купеческим понёсся. В седле Егор, в одной руке поводья, в другой Маринка, за спиной Максим, вцепился ему в шубу.

Пятнадцать лет прошло. Помотал головой Егор Сломайнога. Огляделся, выдохнул. Казаки, возы, атаман Кольцо впереди. Всё позади и слава богу. Но вспомнил он про Лютого и тяжко вздохнул – нет, ещё не кончились его мучения.

Вот и торговые ряды, каменные лабазы, возле распахнутых дверей прохаживаются приказчики. Смотрят, прищурясь, на богатый поезд.

Егор выглядывает свою лавку. Вот она. Дверь открыта. Кто там сейчас торгует? И снова вспомнил казак ту страшную ночь. Вороной аргамак вынес их к лавке, здесь на коня оскалился и заворчал сторожевой пёс Разгудай, но узнав Егора, успокоился. В лавке было ещё тепло, топленная утром печка не остыла.

Оставив здесь детей, Егор на коне метнулся по ночной Москве. Братнин друг, купец Сажин закусил губу, узнав, что опричники напали на дом Калашниковых. Но помочь не отказался.

Дал коня с санями, мешок хлеба, горшок с кашей, да горшок с топлёным молоком для Маринки. Денег ещё сунул в кошеле. А вороного велел отпустить, больно приметный конь.

В ту же ночь Егор с Максимкой и Маринкой умчались из Москвы на запад, в Литву. Кроме помощи от Сажина в санях лежали две штуки шёлка, да за пазухой кошель Алёны Дмитриевны с золотыми серьгами да горстью червонцев. За санями бежал сторожевой пёс, Егор его не оставил. Бог миловал, добрались они до Ковно. Там и устроились, и жили, пока не нанесло чёртом на них ту бабу проклятую.

Навстречу поезду выскочил всадник. Снег летит из-под копыт коня во все стороны, лихо мчит аргамак, серый в яблоках. Возле Облезова круто осадил.

– Велено прямо в Кремль казаков! – крикнул всадник. – В Приказе Казанского дворца ждут уже. Там и скажут, что делать!

Егор помотал головой, отгоняя прошлое. Всё будет хорошо, а с Лютым можно будет как-нибудь разобраться. Пора к царю.

К ночи похолодало. Караульщик у ворот годуновской усадьбы закутался в рваную шубу из овчины, высморкался и зевнул. Поднял глаза. В окнах хозяйской горницы мелькал свет.

– Свечи жгут, денег-то много, покупают, сколько надо, – подумал караульщик и усевшись на бревно, лежавшее у забора, задремал.