Княжна Мстиславская

Тогда, много лет назад, царь обезумел от страха, что его хотят извести. Помстилось ему, что князь Старицкий, едва ли не единственный из его родни, кто остался жив, решил сам на престол сесть. Было это в самый разгар опричнины. Что творилось тогда, словами не передать, ладно, хоть сам Курбский успел ещё раньше убежать, а то бы и его голове болтаться на колу возле Кремля.

Но прилюдно казнить Старицкого Иван Васильевич не посмел, негоже, чтобы чернь надсмехалась над тем, как князья царского роду корчатся на лобном месте. Послал к ним опричников и велел выпить Старицкому и жене его Евдокии, вина греческого, куда яду подмешали.

Как узнавал потом Курбский, недолго сестра мучилась. Только отпила, сразу рухнула, а сам Старицкий кровью блевал, долго страдал, вроде кто-то из опричников его придушил.

Да, надо будет потолковать с купцом этим. И узнать, чего он приехал – зерна, что ли, в самом деле, на Москве не осталось, чтоб в Литве закупаться.

Князь Острожский рассказывал Курбскому, как отец его, Константин Иванович, добивался от короля защиты для православия.

– Тогда многие, кто даже отшатнулся о нашей веры, обратно вернулись, – говорил он, обтирая мёд с усов. Они с Курбским сегодня распробовали корчагу прошлогоднего. В голове потихоньку начинало шуметь.

– Сейчас купец московский придёт, – сказал хозяин. – Поговорить с ним хочу, непонятно кое-что. Посиди, послушай, Киньстантин Киньстаньтиныч.

– И послушаю, – кивнул Острожский. – Самому хочется узнать, как там.

Калашников спешился у ворот, передал коня служке и зашагал по княжескому двору. Вышедший из дома мажордом нахмурился и махнул рукой, дескать, шапку долой!

Князья покосились на московского гостя. Острожский быстро окинул Егора взглядом – видно, бывалый воин, как же его в купцы-то занесло? Хотя, всякое бывает.

Курбский же прямо впился в лицо Егора. Его даже немного зазнобило. Он увидел глаза Калашникова, так это же как у Евдокии – один карий, другой зелёный. И лоб морщит, как она. Что за наваждение?! Ведь погубил же царь всех Старицких! Или нет?!

– Садись, купец, – Курбский указал тому на скамью у дверей. – Говори, зачем приехал в Литву.

Егор помял в руках шапку и рассказал, что хочет новое дело на Москве завести – вино гнать из зерна. Много надо будет ячменя и ржи. Вот и решил посмотреть, где купить можно. А на Москве столько, сколько ему надо, нет зерна.

Острожский прищурился, вглядываясь – так это тот купец, которому он грамоту давал на прошлой неделе. Не сам конечно, а каштелян киевский. Ему-то потом доложили. Ну-ка, послушаем, какое вино из зерна собрались на Москве делать. Может, и в Киеве попробовать?

Но разговор Курбский повёл не о делах, а про Москву, кто там и как живёт. Ему было удивительно, что купца выпустили без всяких проволочек. Обычно царь с неохотой давал проездную на выезд из царства. Но Егор и тут ответил, как надо.

– Годунов Борис решил заняться этим, – он пожал плечами. – Я и поехал, за его деньги. А уж тамгу проездную ближнему цареву человеку легко сделать.

– Ладно, потом про вино поговорим, – Курбский вздохнул, потёр грудь, повернулся к Острожскому: – Что-то всё чаще и чаще меня прихватывает, порой будто огнём жжёт. Только мёдом да настойками спасаюсь от щипцов этих калёных, что дерут мне в груди.

Морщась, повернулся к гостю.

– Покажи крест свой, – сказал князь.

Егор вскинул брови, удивляясь, но спорить не стал, выпростал крест из-под рубахи, снял и подойдя к Курбскому, отдал. Тот внимательно рассмотрел и увидев у подножия красный щербатый камень, покрутил головой.

– Откуда он у тебя? – князь тяжело задышал.

– От брата остался, – Егор не понимал, зачем эти расспросы.

– Этот крест много-много лет назад мой отец привёз с Афона, ездил когда послом к султану, – Курбский вытер пот. – Мне он его отдал.

Он перевернул крест, поморщился и потер обратную сторону рукавом кафтана. Пригляделся и кивнул.

– Вот, написано здесь «Да воскреснет господь», это с детства помню, – князь, выдыхая, аж щёки надул. – Крест я сестрице Евдокии подарил, жене князя Старицкого.

Острожский поднял брови и отодвинул чарку с мёдом. Тот плеснулся на стол и князь поморщился, опять запятнал рукав. Но слушать было интересно.

– А как же твой крест, принц, оказался у купца? – спросил он. Курбский пожал одним плечом и вернул крест Егору.

– Я слыхал, Евдокия крёстной матерью была у купцов каких-то, может, и подарила. Крест-то святыня, кто его носит, не важно, к нему грязь не липнет.

Егор застыл, держа в руках гайтан, сплетённый из суровых ниток. Крест тяжко висел, слегка покачиваясь, потому что руки казака задрожали. Он с детства слыхал, что родители раньше торговали с князьями какими-то и даже подарки делали им, но про крест ничего не знал. Он обычно висел в горнице у отца с матерью, потом старший брат там жил. Степан Парамонович одевал его несколько раз при Егоре – когда сделки были рисковые, да на кулачный бой с Кирибеевичем.

– Тебе достанется, – говаривал иногда старшак, улыбаясь. – Подрасти только.

Крест был увесистый, княгиня Старицкая, поди-ка и отдарилась им, чтобы самой тяжесть не носить такую.