Княжна Мстиславская

Скарга кивнул. Поссевин, безусловно, болтун и может приврать, но услуги его недооценивать не стоит. Он весь исхудал в прошлом году, когда крутился и с московитами, и с поляками, чтобы те заключили мир. Сам Пётр Скарга потратил немало сил, чтобы уговорить на это короля. Но всё получилось. Так, маленькими шажками иезуиты завоёвывали доверие Москвы.

Хорошо вышло и с английскими еретиками. Поссевин отлично сыграл на разногласиях могущественных дьяков Щелкуновых и британскими купцами, особенно на их надменности.

– Мы разрушили его союз с Англией, – улыбнулся Поссевин. – Можно было бы завоевать московское царство, но зачем терять воинов? Войска Батория пригодятся для разгрома Швеции, он станет нашим паладином, здесь, на севере. Москва уже упала к нашим ногам. Сейчас главное – уговорить римского папу и его кардиналов, чтобы принимали условия Грозного. А как только мы заключим с ним договор на власть ордена над Москвой, все условия можно уничтожить. Россия будет наша, а дальше будут уничтожены еретики в Швеции, Германии и других странах – на них мы нашлём армии русских, литвы, татар.

Скарга поднял руку, давая знать, что согласен.

– Присаживайтесь, господин советник, – он указал рукой на скамью. – Сейчас я попрошу принести нам греческого вина и мы начнём обдумывать наши предложения для Рима. Если всё сбудется, то, надеюсь, мы с вами доживём до того времени, когда вся Европа и дикая Московия окажутся под властью престола святого Петра.

К Вознесению Господню Егор свёл знакомство с тремя ковельскими панами. Те выращивали в избытке ячмень и рожь и были рады продать его московскому покупателю. Как водится, разговоры они говорили целый день, просидев в корчме юркого Мордехая Калушты за пивом до заката. Уговорились по цене, как возить, кто ответ будет нести в случае всяких неприятностей.

У Егора даже голова разболелась от хитрых панов, те свою выгоду строго блюли. Подписали два договора, староста городской шлёпнул свою печать, казаку пришлось даже оставить задаток – восемь червонцев, полученных от Бельского и подписаться – купец московский Калашников. Вспоминая свою встречу с жестоким опричником, Егор ухмыльнулся. Тому не понравилось прозвище «колдуна» – Сломайнога.

– Фамилию тебе такую дадим, – Бельский задумался. – Будешь купец Калашников.

– А кто это такой? – прикинулся незнайкой Егор. – Как бы не спутали меня с настоящим-то купцом.

– Были такие на Москве, да все вышли, – Бельский сплюнул на пол. – Не спутают.

Так к Егору вернулась его фамилия. Знал бы опричник, кто перед ним, так по-другому бы разговаривал.

Заутреню казаки проспали, пошли в церковь к обедне. Ефим утянулся с Арефием куда-то на окраину. Там, дескать, друг у Пятницы живёт, надо попроведать. Яша Бусый оскалился и предложил Егору деньги у них забрать – пропьются до ниточки. Но тот махнул рукой, дело житейское, жизнь казачья, что вода в ключе, была и утекла, пусть погуляют.

Сам же пошёл в главную церковь Ковеля. Ему, как купцу, в другую и ходить невместно. Яша увязался за ним, интересно ему поглядеть, как здесь службу правят.

Там Егор и увидал князя Курбского. Тот стоял немного впереди: крепкий, лоб в морщинах, глядит сурово, крестится неспешно.

– Как бы мне тебя извести? – думал казак под проповедь. – Хоть и не виновен ты передо мною, а работу мне такую дали, что не взыщи уже. Господи, о чём я в церкви то думаю!

Занятый мыслями, Егор не заметил, как один из княжеской свиты шептал Курбскому на ухо и показывал на него пальцем. Тот полуобернулся, казак стоял слева от него, шагах в трёх.

С полузакрытыми глазами истово творя молитву, прося прощения у бога, Егор по казацкой привычке выпростал крест из-за пазухи, положил на ладонь и поцеловал его. Курбский замер. Крест был очень похож на тот, что он подарил своей двоюродной сестре Евдокии. Не успел только камень в подножии рассмотреть. Князь дёрнул к себе слугу.

– Купца этого ко мне сегодня вечером позовёшь, – негромко сказал он. Тот быстро кивнул.

Стоявший рядом князь Острожский покосился – не любил, когда в церкви болтают. Курбский посмотрел на него и помрачнев лицом, тяжко вздохнул. Сейчас ему служба в ум уже не шла, он не слышал проповеди, полностью уйдя в воспоминания.

Афонский крест, с рубином внизу, он подарил Евдокии. И если это он, то как мог попасть к купцу? Князь прикрыл глаза, вроде бы она говорила ему, что была крёстной матерью у кого-то. Да, да-да. Евдокия Старицкая как-то обмолвилась, что купеческая семья подарила ей на именины жемчужное ожерелье. Ох и сверкало оно на солнце мягкими лучами – жёлтыми тёплыми и белыми холодными! Где оно сейчас?

И разговор был, что приглашал её купец на крестины дочки своей. Может и подарила им крест? Ничего зазорного в этом нет. Не важно, кто святыню носит, к ней ничто не пристанет.

Может, и этот купец родственник тем знакомцам Евдокии?