Вынула из сумки узел с хлебом, мешочком изюма и, нащупав, вытащила отдельно лежащего петуха, связанного, с головой, притянутой к жестким лапам. Скинув плащ, разделась, поглядывая на стоящую над макушками рощи луну. Взяла в одну руку узел, в другую связанную тушку и нож. И пошла, приминая высокую траву босыми ногами.
За холмом, в сотне шагов еле виднелись под луной две старых дороги, скрещивая белые тулова. Одна из них вела к побережью, туда, где давным-давно разрушена была рыбацкая деревня. Другая, почти тропа, взялась неизвестно откуда и непонятно, куда вела, зарастая высокой травой.
Хаидэ встала на перекрестке, облитая лунным светом, чувствуя, как гуляет по остывшей коже теплый ветерок. Подняла руку с узлом, показывая его луне, и, согнувшись, положила у ног. Опустилась на колени и, ножом выворачивая пласты засохшей глины, принялась рыть яму. Разбуженный петух глухо кричал через связанный клюв. Когда яма углубилась по локоть, отряхнула руки и рассекла веревки, на шее птицы. Стоя на коленях, проговорила шепотом слова, обращенные к Гекате. Сказала те, что должно было сказать, которым учили. И замолчала, задумавшись. Петух крутился в руке, изгибая шею.
— Ночная богиня, прими от меня, женщины степных богов, дар крови. И дай… — она остановилась и произнесла окрепшим голосом, — дай нам, мне и мужу моему, того, что перестанет делать из нас врагов. Три лика твоих смотрят везде, ты насылаешь черные сны, но ты и хранишь от них. Пусть жизнь его не канет в черную бездну бесплодно и бессмысленно. А моя — пусть моя жизнь длится для высшего. Я обещаю тебе: с этого дня не закрывать глаз и не прятать головы. Пусть твои перекрестки, Обутая в красное, соединяют дороги, ведущие в разные стороны.
Положив петуха на край ямы, примерилась и резким движением отсекла маленькую голову. Тело забилось, из обрубка толчками хлынула кровь. Быстро сев, Хаидэ подставила под струю босые ноги, под светом луны глядя, как чернеют они от крови. А потом бросила дергающееся тело и голову в ямку, рассыпала сверху изюм, положила хлебы и забросала землей. Встала сверху, утаптывая рыхлые комки красными ногами. Поворачиваясь, поклонилась на три стороны, шепча Гекате прощальные слова. И пошла прочь, не оглядываясь. Думая о том, что там, за спиной, должны уже собраться на запах и молитву ночные слуги темной богини, и сама она в высокой колеснице, может быть, спускается с черных ночных небес, и, придержав поводья, смотрит уходящей в спину. Конечно, надо было щенка, а не птицу. Но со щенками пусть сам Теренций ищет в ночи заброшенные перекрестки. А на нее, женщину из чужого племени, Геката не будет держать зла.
33
Запах наплывал волнами, топил в себе. Поднимался выше головы, и Ахатта вскидывала лицо, чувствуя на нем лишь нос, с раскрытыми, как у морского зверя ноздрями, — вынырнуть, хватить кусок воздуха, ставший плотным, как еда, и успеть задержать дыхание, чтоб не захлебнуться в волне, накрывающей с головой. Грудь разрывалась, в голове звонко стучали бронзовые молотки, и она взмахнула слабой рукой, пытаясь их сбить, остановив стук.
Рука упала на край постели. Ахатта открыла сухие глаза. Водила ими по сторонам, пытаясь сообразить, куда двигаться, чтоб не задохнуться. И, не в силах выдержать пылающий в груди жар, хрипло со стоном вдохнула, впуская в себя душный запах. Сердце застучало сильно, до тошноты, раскачиваясь внутри, замельчило, дрожа и, наконец, замедлившись, забилось ровнее.
«Тело — не хочет смерти»… Губы, трескаясь, разошлись в ухмылке, по нижней губе поползла капелька крови. Ахатта слизнула ее шершавым языком — солоно. Повернув голову, всмотрелась. На фоне полумрака клонилась сидящая фигура: мешковато обмотанная голова, тонкая прядь волос, ссутуленные плечи. Красный свет мерцал из-за спины сидящей, и Ахатта, вдыхая и выдыхая потный от тяжелого запаха воздух, поняла — ночь. Может быть, эта, что сидит у ложа — уже умерла? Запах накрыл ее с головой, она, задохнувшись, скоро мешком свалится на постель, придавит.
Медленно, цепляясь рукой, Ахатта отодвинулась. И, услышав мерное дыхание, немного успокоилась. Видно, не убивает он, этот запах, только спишь от него. Хотя сама она — проснулась.
Села, опираясь спиной на жесткую подушку. От усилия сердце снова зачастило. Небольшая комната с маленьким квадратным окном, затянутым грубой тканью, была набита запахом, как подушка овечьей шерстью. Сидя, Ахатта рассматривала клубы, завитки, слои и, вытянув шею, проследила толстую полосу, идущую от двери. Он вползает. И заполняет все.
Спящая пошевелилась, оплыла на стуле, прислоняясь к стене. Пробормотала что-то. Это Фития, старая нянька княжны — поняла Ахатта. Она просто спит. Ее не мучает этот запах. А может, его и нет вовсе? Но эта полоса, похожая на прозрачного змея, вот же она!
Ахатта прикрыла глаза. Но в закрытые веки мгновенно кинулась картина — черная дыра, расшитая точками звезд, высокая гора поленьев на краю глаза, а наверху, в погребальных одеждах…