— Это тебе. Трава для рыбы. Я сушила давно, а мне много. И Кос не любит рыбный суп. Я — Тека, жена Коса.
— Я Ахатта, жена…
— Знаю, знаю я тебя. Твой Исма убил моего мужа.
Ахатта смотрела на широкую крепкую фигуру, пряди волос, висящие вдоль щек. В вечернем свете круглое лицо казалось слепленным из неровных комков глины.
— Убил твоего Коса? Мне очень жаль.
— Не Коса, нет! Он убил Тария! — Тека махнула толстой ручкой и рассмеялась, блестя зубами, — когда парни побежали и взяли тебя, Тарий пошел с ними, старый дурак. И твой Исма ножом, жик-жик, выпустил ему кишки, как ты рыбе. Теперь у меня новый муж, мне дали его пастухи-повелители, а раньше мне Коса наплел ковер, вот. Мой Кос, он молодой и сильный, знаешь, какой сильный! Берет меня столько раз в ночь, — она вытянула руку, показывая три пальца. Посмотрела на них, шевеля губами, и растопырила все:
— Не столько, нет. Вот столько! Я жарю ему рыбу, вон там, у воды. Хочешь, пойдем туда. Но если Кос захочет тебя взять, я тебя убью. Он мой совсем, поняла, высокая?
Ахатта стояла на коленях, не зная, что сказать. Тека сидела на песке, разглядывая ее, и улыбалась, будто не она только что говорила о смертях.
— Я не хочу твоего Коса. Мне нужен только мой Исма.
Улыбка на широком лице женщины погасла. Глаза прищурились.
— Повтори, что сказала! — потребовала она, подаваясь вперед бесформенной грудью.
Ахатта растерянно пыталась сообразить, что же делать. Повторить… А вдруг она снова скажет и сделает не то? И опять Исме придется за нее отдуваться перед жрецами.
— Ну!
От воды послышался взрыв смеха, и Тека, быстро оглянувшись, снова уставилась ей в лицо.
— Я не хочу твоего Коса, Тека…
— Так! А дальше?
— Мне нужен только мой Исма…
Тека на коленках подползла к Ахатте и схватила ее за мокрую руку. Шумное дыхание женщины пахло дикой черемшой и рыбой.
— Ты это два, два раза сказала!
— Я могу и еще раз сказать, и сотню раз повторить, — ответила Ахатта мрачно и выдернула свою руку из цепких пальцев. Стала связывать концы тряпки, собирая потрошеную рыбу.
— Не надо еще. Ты уже сказала. Теперь Кос никогда не будет с тобой забавляться, ой-йеее. Это мне приятно, очень. Но ты и другое сказала. Что никто не нужен тебе, только твой важный Исма. Так, да?
— Да, — Ахатта встала, закидывая сверток на плечо.
— Ты траву забыла, — вставая, Тека затопталась, толкая сверточек Ахатте в карман, — пойдем, я с тобой иду, к тебе. И собак отгоню вот. А ну, лесные отродья!
Точно брошенный камень угодил в бок псу, тот завизжал, на берегу снова громко засмеялись парни. Ахатта шла, придерживая рукой неудобный узел с рыбой, а Тека, перебирая толстыми ногами, тупала по песку, по камням, взмахивая руками, и говорила-говорила без перерыва:
— Кос хороший, молодой только, он на рыбалке первый, а потом приходит, ой-йее, я ему говорю, Кос, ты хоть бы чешую смыл в море, она колется мне, в разных смешных местах. А не будешь мыться, родится у нас с тобой морской сыненок, весь в чешуе. Тарий мне сделал двух деток, дочка уже выросла, ей вот столько, ее взяли парни, забавляться, а когда пройдут по горам снега, то будет ей муж, хороший. А сын еще маленький, он только помогает охотникам, ему сделали свистелки, знаешь, для птиц, он ходит и свистит-свистит, скоро оглохнет весь или станет сам, как птица. Так что у меня хорошо, у меня тоже много ковров, не потому что я высокая, как вы, но я умелица. Потому тепло у меня, чисто, и Кос радуется. И берет меня часто-часто, мне и сладко.
— Кто ты?
— Умелица я. По коврам. Все женщины-тойры ткут, но умелицы они другие ведь.
— Понятно.
Длинный коридор вился, мелькали черные входы в чужие пещеры. Ахатта удобнее перехватила мокрый узел. Придется, наверное, приглашать толстуху в дом, будет она там все смотреть и щупать, болтать, не умолкая.
Впереди замаячил поворот в узкий коридор их пещеры. И вдруг, продолжая говорить, Тека выдернула из руки Ахатты узел, кинула его на каменный пол к стене и, схватив за руку, увлекла в узкий проем в стене коридора.
— Что?
— Тихо ты…
В небольшой пещерке свет падал клином из тускло освещенного коридора, и Ахатта увидела, — замолчав, Тека прошла вдоль стен, тщательно прохлопывая их руками. Проверив все, подошла вплотную.
— Ты вправду хочешь, чтоб только Исма? Чтоб только он?
— Я…
— Глупая моя голова, ты уже сказала, ты сказала слова веры. Ты слушай тогда Теку. Тут можно сказать изо рта в уши, только мы.
Она поднялась на цыпочки и, резко ухватив за шею, притянула к себе высокую Ахатту.
— Вы с ним уже в гор`e, в сердце ее. Там твое слово ничего не весит, против повелителей. На вот, вот тебе правильная еда, немножко, ты вечером пожуй и проглоти, поняла? И потом уже ложись к своему Исме. Кончится, я тебе принесу еще. На…
Говоря, тыкала Ахатте в живот чем-то твердым и та, поймав ее руку, приняла неровную маленькую коробку.
— Идем на свет, и молчи там.
Пихнула Ахатту в проем и закричала ей в спину: