Княжна (СИ)

— Ты, вроде как, Анька, девка умная, — выдал вдруг Жук. Князева едва сдержалась, чтобы на бандита не обернуться в нервах, но в последний момент себе приказала не шевелиться, обещая волосы с корнем вырвать в случае, если дёрнется, взгляд от Бека отведёт.

— По крайней мере, производишь такое впечатление. Так что, надеемся, ты нас не подведешь.

— Сделаю, что в моих силах, — сказала девушка, думая лестью расслабить бандюганов.

Но сама, того не догадываясь, ступила в капкан.

Жук за мгновения какие-то, что Князева даже сосчитать бы не успела, наклонился к ней и с силой схватил за запястья, разрывая хват пальцев. Анна ахнула от удивления, боли и пульса, подскочившего по частоте в два, а то и три раза, по вискам давшего грохотом военной канонады.

— Нет, красотка, — чуть ли не прорычал Жук, колючей бородой утыкаясь ей в голую шею. Анна мыслями запястья на себя рвала, рыча и ругаясь крепкой бранью, но руки бандита, что держали крепкими оковами, не давали даже думать о том, чтобы попытки освобождения воплотить в реальность.

— Ты не сделаешь того, что в твоих силах. Ты сделаешь больше.

— Белому скажи, чтобы он дружка своего черножопого не слушал, — громче сказал Бек, возвращая на себя внимание Князевой, какое сосредоточиться не могло на словах чужих. Она взглянула на главаря, стараясь не утонуть в страхе домогательства, но сердце качало кровь десятками литров за удар, отчего картина перед глазами плыла, алея.

— Таджикской наркоты в Москве нам не надо. Здесь мы дурью крутим, а Фара, если хочет кокаин толкать, пусть прорабам на стройках его продаёт. В столице ему нехер делать!

— Я передам, — прохрипела Анна, не узнав своего голоса. Если бы она не видела пальцы Жука на своих запястьях, то подумала бы обязательно, что это он душил её, отчего горло сдавило в тяготе кандалов.

Но виной подкосившемуся голосу — нервы, натянутые в страхе чуть ли не лучной тетивой, и подкатившие к горлу слёзы.

Сука… Сука-сука-сука!!!

— Конечно, передашь, — кивнул Бек почти с благосклонностью. Девушка на миг подумала чуть ли не в истеричном облегчении, что сейчас он скажет Жуку отпустить, что поднимется и уйдёт, более чем довольным итогом их «переговоров», но главарь только сам к столу наклонился.

— Потому, что если Белый по-нашему не сделает, то я в первую очередь на тебя думать буду, что по твоей вине, по твоим словам он неправильно наши условия понял. И тогда уже тебе не поздоровится, фрау ты наша драгоценная. Знаешь, что сделаем с тобой?

Князева, разумеется, не знала. И не хотела того, потому что подозревала, что даже самые страшные её мысли, «фантазии» для бандитов были вершиной айсберга. Она посмотрела на Бека, а он, заметив в глазах напротив что-то, что на него действовало круче кокаина, каким торговал и сам баловался, проговорил.

Медленно. Тягуче. Почти нараспев.

— Мы встретим тебя после работы. Увезём в овраг, где ни одна поисковая собака не найдёт, и затолкаем в тебя грамма… два кокса. Это ахереть какая большая доза, чтоб ты поняла. И по кругу тебя, нихрена не соображающую, пустим. Прямо на глазах у твоего хахаля, во все щели трахнем. Все — сначала по очереди, а потом разом.

Он приподнялся с места, рукой опёрся о стол, ладонь кладя плашмя на сценарий «Возмездия». Анна чуть не задохнулась в всхлипе, когда Бек обернулся к самому молчаливому бандиту и чуть ли рявкнул, спрашивая:

— Крон, сколько у тебя тёлки не было? Год?

— Полтора, — поправил его со спокойным лицом бандит.

Князева сглотнула слюну, что на вкус стала отдавать сильно железным привкусом. Сердце превратилось в кусок льда, какой кровь вынуждал густеть, застревать в венах и артериях, когда Бек чуть ли не с восторженной улыбкой обернулся опять к Анне.

— Полтора года — это срок серьёзный. Представляешь, как он оторвётся на тебе, если Белый всё-таки за Джураева вступится?

Она ничего не ответила. Язык будто стал бесполезной плотью в её рту, лишенной связок и только и делающей, что перекрывающей дыхание. Анне смертельно захотелось сжать крепко-крепко веки, чтобы не видеть этих взоров — довольных, глумящихся, будто голодных до проявления любой её эмоции.

Князева из последних сил сдержалась, поняв в жаре собственных больных дум, что она, если закроет глаза, то увидит только картину, какую Бек описывал с таким восторгом.

А этого она хотела меньше всего.

— Я… всё перед-дам.

Голос в предательстве дрогнул, и Анне неимоверно стало стыдно за проявление слабости. Она себе приказала из последних сил сдержаться, чтобы не разрыдаться в страхе перед ними, не дать очередного рычага давления, но картина перед глазами стала размываться, словно Князева смотрела через очки с изляпанными стёклами.

Ресницы стали тяжелыми, когда Бек кивнул.

— Я надеюсь, — а потом потянулся в карман утепленной кожаной куртки. Достал оттуда небольшой прямоугольник фотографии и бросил в небрежности на стол.

— Это ещё отдай Белому. Скажи, что сам в похожей позе лечь может, если на попятную не пойдет.