Княжна (СИ)

Не сейчас. Правда, глупость иначе! Бек не дёрнется, пока Анна в окружении бригады, у которой суммарный охранный конвой численностью превышал президентскую охрану. Бояться рядом с Пчёлой, Косом с Филом, рядом с Сашкой — для ребят же оскорбление серьёзное, какого Князева не планировала себе позволять даже в самой дурной ситуации, детали которой в голове отказывались рисоваться.

Потому девушка, чуть ли не силой приказав себе плохие мысли, всяческие замыслы из головы выкинуть, выбить, кивнула Вите своему. Она взяла его за руку, близкую к лицу своему, и, смотря прямо-прямо в глаза, уверила Пчёлкина:

— Буду.

И ответом Князевой была улыбка. Снова мягкая, сладкая, располагающая. Такая, которую спустя не один месяц, даже год, хранишь в памяти, на отдельной «полочке» в черепной коробке. Аня взглядом уткнулась в совершенно очаровательные, почти мальчишеские ямочки на щеках Витиных, и тогда добавила от сердца вещь совсем искреннюю, которую не хотела обдумывать и как-то анализировать:

— И не только на крестинах рядом буду. И завтра, и через месяц, и через два… — рассмеялась смехом беззаботной старшеклассницы, которой не была никогда.

— Ты ещё устать от меня успеешь, Пчёлкин.

На миг Князевой показалось, что «установка» её Витю окунула в мысли какие-то его, до каких Анне додумываться смысла не было; Пчёла на миг от реальности будто отключился. Но эта плёнка задумчивости с глаз Пчёлкина пропала так же быстро, как и появилась. Князева даже удивиться такой реакции Витиной не успела.

Он только расплылся в улыбке, что была теплее и мягче предыдущей чуть ли не в разы, и переплёл крепко пальцы. Фалангами Анна сжала перстень его, когда Витя полушаг к ней сделал, сталкиваясь грудью с телом девушки, и в губы Князевой проговорил:

— Не устать мне от тебя, Анют.

Под рёбрами схлопнулась маленькая петарда. Девушка в ответ посмотрела, не догадываясь даже примерно, насколько сильно искры в зрачках загорелись, вынуждая недовольство на лице блёкнуть, превращая тоску в едва заметную тень, и чмокнула осторожно, чтоб помаду не смазать. Пчёла не растерялся, второй ладонью за талию Князеву придержал, чтоб Анна слишком рано не опустилась на носки, не направилась к двери, на ходу застёгивая пальто.

Позволил себе в мягкости губ, им же самим оцелованных, искусанных уже с тысячу раз, раствориться опять. Как впервые.

Господи, знал бы ты, как хорошо с ней… Как ни с кем другим.

Нутро сжалось, уменьшаясь минимум в полтора раза, на секунды нежнейшего касания. Витя, поцелуя не углубляя, просто стол вот так рядом с ней в близости, от которой у Анны щёки не краснели уже давно.

Часы, совершенно бесстрастные к их любви, в суровости показали десять тридцать одну. Самое время выезжать, если опоздать не хотели. Но вдруг, мать твою, Пчёле захотелось опоздать.

Аня, вероятно, ещё сильнее него не хотела к одиннадцати стоять у подножия Храма Воскрешения Христова, но, как минимум, в одной вещи он от Князевой отличался кардинально. В умении — или, если про него говорить, наоборот, неспособности — делать, что не хотелось. Никак, до скрипа в зубах.

Князева на носки опустилась, каблуками ботильонов ударив по полу. Коротко оглянулась к зеркалу, гладь которого запомнила ещё один их момент, и платок, не тронутый его руками, поправила.

Крестины на миг какой-то перестали казаться Пчёле важным событием, когда она сказала:

— Поехали, Вить.

Он в ответ только вздохнул тихо-тихо, от самого Бога вдох скрывая, пальцем качнул ворот её пальто, немо указал застегнуться и подхватил с небольшой хрустальной вазочки у самого входа ключи от квартиры. Вместе с ними — ещё не початый блок «СаМца». Аня послушно направилась следом, на ходу берясь за пуговицы пальто и хлопая по выключателям в прихожей.

За порог семьдесят второй квартиры Князева вышла не с такой сильной и удручающей тяжестью, какая минут десять назад не давала спокойно дышать.

Крестины, вопреки Аниным указам держаться, не кривить уж слишком сильно лицо, прошли для неё тяжело — с самого того момента, как из машины Витиной вышла, до окончания чтения молитв.

Необоснованно нервными Князевой казались кудахтанья тёти Тани и Елизаветы Андреевны вокруг Ольги, на руках которой кряхтел Ванюша. У него глаза были, как Тома и говорила ей, точь-в-точь Сашины, голубые-голубые, что слиться бы с небом могли.

И каждый долгом своим считал к ничего не понимающему ребёнку подойти, показать ему «козочку» двумя пальцами и напоследок чмокнуть в пухлую щёку.

Это было первой вещью, Анну напрягшей вплоть до чувства затягивающихся в узелки нервов.

Вторым элементом, грозящимся довести Князеву до состояния взрыва, была мама, которая причитала громче сестры своей. С каким-то недовольством Берматова встретила дочь без трёх минут одиннадцать с комментарием:

— Ох, явилась! Я уж думала, забыла! — и до того, как Аня успела хоть моргнуть, к Пчёле обратилась: — Вить, ну, где вы мотались-то, а? Вас только ждём!

— Пробки, Екатерина Андреевна, — пожал плечами он и, в старательности сглаживая острые углы, воскликнул: — Мы с Аней даже Гаврикова на пять минут перекрыли, чтоб домчаться с ветерком!