Тропинин с Карпом утром отправился в дом нового городского головы. На стене дома была надпись: «Secours aux indigents» («Помощь нуждающимся»). На фронтоне подъезда красовалась новая, лоснившаяся вывеска: «Гороцкой голова». Доложив о себе Находкину-сыну, Илья поднялся в верхний этаж; Карп остался у подъезда.
Павел Находкин, в модном сером фраке, с белым шарфом через плечо, сидел за столом в приемной, опрашивая каких-то бродяг, приведенных сюда для справок от заведовавшего французскими лазутчиками генерала Сокольницкого. Мужицкий наряд и небритое, обраставшее бородою лицо Тропинина не дали Находкину возможности сразу его узнать. Илья назвал себя. Краска залила моложавое лицо и толстый затылок Находкина. Он, водя пером по бумаге, подождал, пока жандармы увели арестантов, оправил на себе шарф и встал.
– Тэк-с, – сказал он, не глядя на Тропинина, – что же-с… узнаём-с… Что угодно? и как изволили в такое время остаться в здешних местах?
Илья передал ему о своем плене и ушибе ноги и просил содействия к разрешению ему и дворнику княгини оставить Москву. Находкин не поднимал глаз.
– Но как же? каким то есть манером? – произнес он. – Мы вам с тятенькой, сказать, оченно благодарны-с… тогда на гулянье гусары… и вы вступились… Но теперь тут совсем иные, иноземные порядки, не наши-с… притом мы не одни…
Павел подумал.
– Разве вот что-с, – сказал он. – Начальник ихних шпионов генерал Сокольницкий, опять же и главный их интендант генерал Лесепс нуждаются в знающих господах… Не окажете ли, сударь, сперва услуги нашим победителям? Было бы кстати-с.
– Какой услуги?
– Вы при киятре служили и, кажись, надзирали за размалевкою декораций… сами рисуете.
– Так что же?
– Его величество, значит, ихний, – произнес Находкин, – а пока, так сказать, по здешним местам и наш анпиратор Наполеон затеял, видите ли, для ради своей то есть публики киятер на Никитской. Изволите знать дом Позднякова? Еще возле, там, Марья Львовна жила.
– Какая Марья Львовна?
– Ну, Машенька-актриса, – продолжал Павел, – ужели не помните? Дело прошлое… Так вот-с, возле ее фатеры этот самый киятер и устраивают… Там давно и прежде шли представления, большущий зал с ложами, при нем зимний сад. Обгорела только сцена, декорации и занавесы.
– Где же вы возьмете новые? – спросил Илья, – наш казенный театр, слышно, совсем сгорел…
– Отыскались на это у них мастера; занавес будет вовсе новый, парчовый, из риз, а заместо люстры – паникадило.
Тропинин ушам своим не верил. «Что он? раскольник, что ли? – подумал он. – Да нет, те еще более почтительны к вере».
– И вы, как рисовальщик, – продолжал Находкин, – притом же, зная их язык, могли бы им помочь. Вас в таком разе оденут, накормят; ну, смилуются, а то и вовсе выпустят. Мы же с тятенькой тоже постараемся, и завсегда.
Тропинин, поборая в себе злобу и негодование, молча мыслил: «Неужели же этот муниципал и в самом деле поможет мне освободиться?»
– Согласны, барин? – спросил Находкин.
– На что?
– Помочь в декорациях и в прочем…
– Согласен, – ответил со вздохом Илья.
– И дело-с. Оченно рад! А таперича, значит, по порядку, мы вас отправим к Григорию Никитичу.
– Кто это?
– На Мясницкой, книгопродавец Кольчугин. Он ныне по милости анпиратора Бонапарта, покровителя, так сказать, наук-с, тут назначен главным квартермистром для призрения неимущих и пленных. Там и Сокольницкий… Тятенька, вы здесь? – крикнул Павел в соседнюю комнату.
– Здесь, что те? – отозвался оттуда голос.
Павел скрылся за дверью и минуты через две вышел оттуда с отцом. Петр Иванович Находкин, невысокий, рябой и лысый старик, с узкою, клином, бородою, был в купеческом кафтане до пят, в высоких, бутылками, сапогах и также с белым шарфом через плечо.
– Поступаете? – спросил он, взглядывая на Илью маленькими, зоркими глазами.
– Ваш сын предлагает.
– Павел говорит дело, – произнес старик, – все мы под богом, не знаем, как и что. В этот киятер уже поступили из наших арестованных, скрипач Поляков и вилончелист Татаринов. Не опасайтесь, не останетесь… а мы добро помним-с…