Княжна Тараканова: Жизнь за императрицу

– Верно! Вот те истинный крест! Живехонек батюшка наш. Сказывают, слышь…

Он еще понизил шепот.

– Ась? – переспросил Трофим. – Туговат на ухо я, старой… Че ты, кум…

– Ты слышь, дело-то… Не умер он! В темнице его схоронили. Катеринка, царица-то, заместо государя нашего куклу приказала в гроб класть. Вот оно, дело-то какое! А он, батюшка наш, ушел из темницы, помогли добрые люди. И ныне близехонько совсем… Царь-то наш, Петр Федорович!

Трофим непонятливо крутил головой, а упоенный Фома вновь и вновь пересказывал сладкую весть о спасшемся «чудом Господним» царе, что скоро перестанет хорониться от лихих недругов и объявится, дабы дать волю вольную всему крещеному люду…

* * *

Письмо от одного из петербургских приятелей нашло Ошерова в лазарете. Зацепило его в последнем бою, да так крепко, что немало пришлось проваляться. Сейчас он почти оправился и хотя слабость еще ощущал, но рвался уже к боевым товарищам…

«Сил нет открыть тебе в первых строках причину сего послания, – читал Сергей, нахмурившись. – Чай, и вам там известно, что творит на Руси-матушке изверг Пугачев, покуда вы кровь за Отечество проливаете. Ох, братец мой, тошно! Приехал из вотчины ко мне сосед твой, Ишимов, чудом от злодеев спасшийся, поведал о страшном происшествии. Мужайся, брат, и крепись! Рука немеет, право. Ну, да ты воин, выдюжишь, все в руце Божией. Слушай, разорено именьице твое, и дом дотла сожжен злодеями, а в доме по ту пору оставались мать твоя да сестрица. Молись ко Господу, друг мой, отошли в Небеса их чистые души, задохнулись они, несчастные, от дыма, и спасти не успели…»

Письмо выпало из рук. Верить было дико! Но он поверил как-то сразу без сомнения. Круги пошли перед глазами. Тело стало ватным, и заживающая рана мучительно заныла. Сердце от насевшей на него тяжести вдруг резко сжалось. Сергей вскрикнул и свалился на пол без сознания…

Очнувшись, пожалел, что опамятовался. Лучше бы оставаться в небытии… Лежал навзничь, устремив взгляд без мысли к потолку, не мог ни плакать, ни стонать. Весть уже передавали друг другу, горячо сочувствовали Ошерову. Дошло и до Потемкина.

Григорий Александрович поспешил к другу тотчас же.

– Генерал Потемкин! – прошептал Сергей, бросив на него быстрый взгляд воспаленных глаз. – Пришел…

– Сережа, – Григорий Александрович чувствовал, будто груз пудовый повис на едва ворочающемся языке. – Брат… держись… не отчаивайся…

– У меня никого больше не осталось, Гриша, – с удивительным спокойствием отозвался Ошеров. – Об одном жалею, что не убили меня турки давеча, ранили только.

– Ну что ты такое говоришь! Хочешь домой поехать?

– Хочу.

– Обещаю отпуск бессрочный, все сделаю. Ты только держись!