Княжна Тата

— Отошлите ихъ! Когда вамъ вздумается… завтра… васъ отвезутъ на нашихъ лошадяхъ.

— Нѣтъ, все равно… Скажите, что хорошо! отослалъ онъ слугу кивкомъ и, обратившись къ Тата, заговорилъ съ новымъ оживленіемъ:

— Мы тамъ съ вашимъ братомъ, въ этомъ невыносимомъ Санъ-Стефано, каждый день утѣшали себя говоря о васъ. Мнѣ ужасно хотѣлось васъ видѣть… Писалъ онъ вамъ объ этомъ?

— Писалъ, чуть слышно промолвила она, глядя на него опять изъ-подъ полуопущенныхъ вѣкъ тѣмъ взглядомъ, который, она знала, вмѣстѣ съ ея шепчущимъ голосомъ, составлялъ одну изъ неотразимѣйшихъ прелестей ея.

— Вы всегда, продолжалъ онъ, — были для меня самымъ — какъ бы выразить это точнѣе?.. самымъ мучительнымъ воспоминаніемъ моего прошлаго, — а вы знаете, что ничто такъ не дорого человѣку, какъ его муки, — казались мнѣ сфинксомъ, разгадки котораго я долго добивался со страстью, всѣми нервами моего существа… И я никогда не могъ забыть того времени… И вотъ вы опять предо мной, и я также жадно хотѣлъ бы узнать теперь, что вы, какъ, какъ жили съ тѣхъ поръ, какъ я не видалъ васъ, что вынесли изъ вашей жизни за это время?…

— Какъ жила? повторила Тата, унесенная горячностью его рѣчи, его цыганскими глазами, всѣмъ его оригинальнымъ, мужественнымъ, блестящимъ складомъ ума и наружности, — что вынесла изъ этой vie du monde, которую вы такъ справедливо ненавидѣли въ то время, а теперь вдругъ почему-то находите прелестною, кажется? Я старалась прижаться, сузиться, погасить себя до уровня пониманія каждаго веселаго гусарика или мрачнаго флигель-адъютанта, и дошла чуть не до идіотизма… Вотъ какъ я жила и что вынесла!..

Бахтеяровъ сочувственно закивалъ головой:

— Ну да, ну да! "La femme slave", которой l'homme slave все до этихъ поръ не достоинъ развязывать ботинки… Очень ужь вы умны были всегда, княжна!

— Умна?… Не знаю, раздумчиво молвила она; — вѣрно только то, что у насъ ума пуще пожара боятся.

— Еще бы! онъ громко разсмѣялся:- мы это тамъ боками своими испытали.

Она взглянула на него съ какою-то невольною и счастливою гордостью:

— Къ счастью, вы принудили людей сдѣлать для васъ исключеніе…

Онъ чуть-чуть наклонился въ знакъ благодарности и пожалъ беззаботно плечами:

— Кривая вывезла, говоря нашимъ армейскимъ языкомъ: одинъ изъ вашихъ петербургскихъ умниковъ далъ мнѣ издавна кличку "un frondeur doublé de cerveau brulé" и подъ нею я успѣлъ бы преспокойно зарости травой, еслибы на мое счастіе, дѣйствительно, не случилось такъ, что въ извѣстную минуту понадобился именно такой "frondeur" на подкладкѣ сорвиголовы. Я былъ, такъ-сказать, Чацкій той минуты…

Онъ прервалъ себя вдругъ и взглянулъ еще разъ на Тата проницающимъ, неласковымъ взглядомъ:

— Вы ихъ всегда очень не жаловали, Чацкихъ, княжна, не правда-ли? спросилъ онъ, засмѣявшись короткимъ, заставившимъ ее вздрогнуть внутренно смѣхомъ.

Но она издавна предчувствовала возможность этого намека на прошлое и изготовила на него отвѣтъ:

— Да, сказала она, глядя какъ бы съ замѣшательствомъ въ сторону, и даже весьма искренно краснѣя при этомъ, — я была слишкомъ горда, можетъ-быть, но никогда не въ состояніи была признать моими героями Чацкихъ Lizzy Ваханской.

Бахтеяровъ безсознательно потянулся къ ней своею курчавою головой, какъ бы съ тѣмъ, чтобы ближе выслѣдить игру ея лица; онъ прижмурилъ глаза не то подозрительно, не то недоумѣвая…

— Вы серьезно думали, проговорилъ онъ съ разстановкой, — что маленькая графиня играла для меня роль Софьи Павловны?

Тата разсмѣялась:

— Очень было похоже во всякомъ случаѣ!

— И вы продолжаете это думать? спросилъ онъ почти шепотомъ.

Черты ея тотчасъ же приняли прежнее вдумчивое выраженіе; она повела на него долгимъ взглядомъ и медленно проговорила:

— Нѣтъ, теперь я этого не думаю!…

— Вы не думали этого и тогда! пылко вскликнулъ онъ;- вы не могли этого думать! Вы знали, что я любилъ васъ?

— Да, протянула она также тихо, — но… насколько?

— Насколько? съ горечью повторилъ онъ;- на это чувство пошла вся моя молодость, вся, вотъ мой отвѣтъ! А вы… я впрочемъ вовсе не думаю винить васъ, перебилъ онъ себя тутъ же, — напротивъ, я (васъ можетъ-быть удивитъ это признаніе), я вамъ обязанъ всѣмъ тѣмъ, чѣмъ вы меня видите теперь, и меня давно мучило желаніе свидѣться съ вами, чтобъ именно это выразить вамъ… Я не родился честолюбивымъ; во мнѣ, дѣйствительно, было сызмала расположеніе къ дешевому "фрондерству", которое, по всей вѣроятности, привело бы меня, какъ столь многихъ у насъ, лишь къ полнѣйшему умственному безплодію, еслибъ я не встрѣтился съ вами. Вы стояли далеко отъ меня тогда… Помните этотъ стихъ изъ Рюи-Блаза:

"Moi, pauvre ver de terre, amoureux d'une étoile"?