Княжна Владимирская (Тараканова), или Зацепинские капиталы

В Петергофе письмо Брисона произвело потрясающее впечатление. Пётр III, читая его, совершенно потерялся. Он сперва начал было ходить скорыми шагами по галерее Монплезира и террасе, обрывая попавшееся ему бальное платье; но потом, увидя входившего старика Миниха с его вечно добродушной и всегда спокойной улыбкой и после его нескольких одобрительных слов, он вдруг расхрабрился.

— О! Я встречу! Я покажу! — кричал он. — Она увидит, что такое настоящее войско; увидит, что значит действительная прусская дисциплина! Она увидит, что я сделаю с моим маленьким отрядом, — она увидит... — И он, не слушая ни Миниха, ни Измайлова, велел немедленно вести к себе свой отряд голштинцев... — Она увидит, увидит! — кричал Пётр, обрывая кружево с платья и сминая и разрывая его на кусочки в своих дрожавших руках.

   — Государь, — наконец сказал Миних твёрдо. — Это невозможно, это нельзя! Петергоф не представляет никаких шансов для защиты. В нём нельзя найти первых условий обороны. Все высоты командуют над Петергофом, который уступами спускается к морю и положительно не даёт способов ни для защиты, ни для отступления. В Петергофе государыня прихлопнет нас, как в западне. Она даже не станет тратить усилий сломить нас; она разгромит нас артиллерией с занятых высот. По силе своего отряда мы можем занять только часть Нижнего сада. А она от Знаменской мызы до Дворцовой горы займёт все высоты, прижмёт нас к морю, и нам исхода не будет! Если бы отряд наш был вдесятеро сильнее и мы могли бы сами занять Дворцовую гору, то и тут нас бы стали громить от Троицкого, с Бабьих Гон. Во всяком случае, так или иначе, мы были бы разбиты и загнаны в залив. Нет, государь, поверьте опытности старика. Петергоф не место для защиты; уж если обороняться, так лучше в Ораниенбауме. Там, по крайней мере, есть холм, который можно принять за опорный пункт; к тому же можно и отступить на Красную горку...

   — Что же делать, что же делать? — рассеянно повторял Пётр и послал приказание остановить выступление голштинского отряда.

   — Что делать? — продолжал Миних. — Всего лучше ехать в Кронштадт под защиту орудий кронштадтских фортов. Оттуда можно будет, смотря по обстоятельствам, ехать в Ревель и к заграничной армии. Смею уверить, ваше величество, что в челе вашей боевой, опытной армии вы возвратитесь торжествующим. Не то ехать в Москву, в сердце верного и любящего вас народа...

Миних продолжал ещё говорить, но Пётр его не слушал; он решил возвратиться в Ораниенбаум.

Между тем его спутники, услышав о том, что произошло петербургское восстание, не могли не смутиться. Толстый Измайлов бегал, суетясь об экипажах и лошадях, в ожидании приказания; дамы плакали, иные истерически. Воронцов Михаил Ларионович (канцлер) подбирал бумаги; Иван Иванович Шувалов, который был взят государем в Ораниенбаум, потому что прусский король советовал не оставлять его без себя в Петербурге, ходил скорыми шагами по дворцу, понурив голову. Трубецкой собирал известия о том, что делается в Петербурге.

Пришли известия, что государыня во главе четырнадцати тысяч войск всех родов выступила из Петербурга и идёт в Петергоф. Подали экипажи, чтобы ехать в Ораниенбаум.

   — Ваше величество, не изволите ли мне приказать ехать в Петербург, чтобы собрать настоящие сведения о том, что там делается, а потом привести свой полк и остатки других полков, не принявших участие в движении? Может быть, Бог даст, я приведу столько войска, что отряд в 14 тысяч не будет иметь никакого значения.

   — Ах, поезжай, поезжай, Трубецкой! Я век не забуду твоей услуги! — отвечал император.

Трубецкой вовсе не думал ни о своём полку, ни об остатках. Видя колебания, нерешительность и беспорядок здесь и твёрдость, решительность и спокойствие там, он угадал, на чьей стороне должна быть победа.

«Царство там, — подумал он. — И мне, стало быть, нужно туда...»

Вслед за ним стали проситься в Петербург для того же, что и Трубецкой, Воронцов и Шувалов. Они подумали: «Если Трубецкой туда едет, стало быть, это нужно...»

Император отпустил и их, не замечая, что и без того свита его редеет.

Он, впрочем, не замечал ничего. Он сновался из стороны в сторону, совершенно потерявшись. Наконец, он решил ехать в Кронштадт; но уже было поздно. Его не приняли, заявляя, что у них нет государя Петра Феодоровича, а есть только царствующая государыня Екатерина Алексеевна, и что они, в случае дальнейшего движения яхт, на которых прибыла свита императора, будут стрелять.

Сколько Миних ни уговаривал его выйти смело на берег, несмотря на угрозу открыть огонь, Пётр не решился и воротился в Ораниенбаум. Здесь он, правда, выслушал совет Миниха или прорваться через Кроншлот и идти в Ревель, или, наконец, принять меры к защите, — но только выслушал и, не отвечая ничего, ушёл к себе в кабинет.

Усталый и проголодавшийся, он велел дать себе стакан вина и выпил. Потом сел, поставил перед собой бутылку и задумался.