Княжна Владимирская (Тараканова), или Зацепинские капиталы

— Наниматель, тем более покупщик, какой бы он ни был, — пояснил Жан Фу, — не захочет держать в своём доме всю эту ораву и непременно выгонит всех нас на улицу. Если же нанимать для нас особое помещение, то придётся, пожалуй, заплатить дороже, чем можно получить за отель.

Все эти рассуждения, однако ж, оказались праздными. Отель был снят, и никого не выгнали. Герцогиня по хозяйственным соображениям решила продать или отдавать внаём свой совершенно излишний парижский дом, так как, по своим летам, приезжает в Париж весьма редко и может останавливаться в большом праленовском дворце, который за несовершеннолетием внука и помещением второго сына в отеле министерства стоял совершенно пустой, так как аббат и молодой герцог жили во флигеле.

Итак, предписание было дано с целью удостоверить каждого, чему все верить и должны были, что герцогиня изволила приказать отдавать внаём свой отель без всякой задней мысли и что она не знает ни кто наймёт его, ни зачем наймёт, ни какие последствия могут быть из такого найма; тогда как в сущности сдача отеля внаём обусловливалась совершенно иными соображениями.

В конце 1748 отношения Франции с Россией были весьма натянуты. После того как раскрылись все нити интриг французского министра иностранных дел д’Амелота, через бывшего посла в России маркиза Шетарди, и положительном неуспехе его преемника, графа Дальона, и после того как смерть князя Кантемира оставила французский двор при одном русском поверенном, что заставило и Францию отозвать своего посла, а французская политика, сблизясь с прусскою, становилась к нам в явно враждебные отношения, — императрица Елизавета, подчиняясь влиянию своего канцлера, начала склоняться к стороне Марии Терезии. Правда, в России была довольно значительная партия, готовая отдать преимущество союзу с Францией против союза с Австрией. К этой партии принадлежал и Воронцов. Но эта партия была, во-первых, видимо слаба; а во-вторых, удерживалась в своём принципе скорее из-за вражды к канцлеру Бестужеву, чем из действительного сочувствия Франции. В это время в голове одного из хитрейших представителей знаменитого Лойолы, аббата Флавио д’Аржанто, созрел и окреп довольно хитро задуманный план.

Он нашёл молодого герцога де Пралена, которому тогда минуло 22 года и который признавался представителем одного из знаменитейших имён Франции, женить на долженствовавшей выйти из коллегиума семнадцатилетней княжне Владимирской-Зацепиной, как на девушке, происхождение которой весьма легко могло предоставить ей политическое значение.

Он рассуждал так. «Родовое имя княжны принадлежит династии, 750 лет управлявшей Россией. Теперь, по родству, она родная племянница покойной императрицы Анны. Правда, в настоящее время царствует дочь Петра Великого, стало быть, престолонаследие укрепляется за другой, младшей линией дома Романовых, составляющей потомство Петра. Но, во-первых, потомство это раз уже было отстранено от престолонаследия советом вельмож; а во-вторых, всё оно заключается только в двух дочерях, из коих одна уже умерла, оставив после себя только одного сына, а другая, по крайней мере в виду света, остаётся девицей. Стало быть, весь вопрос заключается в молодом принце, о котором говорят мало хорошего. Говорят, что он не любим народом и что, впрочем, и сам он, этот принц, не любит и презирает русский народ, гордясь своим немецким происхождением. Как истинный кнехт, — рассказывают про него, — он не может представить себе ничего выше немецкого капрала, который рассчитывает, что если ему за неисправность часового дали 12 фухтелей, то по смене этого часового он должен отпустить ему по крайности восемнадцать, на том основании, что, во-первых, полученные им, капралом, фухтеля дороже солдатских, а у него кожа капральская, а не солдатская; во-вторых, потому что он не передаточная машина какая-нибудь, а настоящий немецкий капрал и если он из-за неисправности этой шельмы часового терпел, то должен заставить терпеть его с процентами.

«Такой принц, — рассуждал про себя Флавио д’Аржанто, — с такими понятиями, правилами, идеалами не может приобрести народную любовь, не может вызвать симпатию. А при таком положении весьма легко престолонаследие опять перейдёт к старшей линии дома Романовых, потомству старшего брата Петра, Ивана Алексеевича. Правда, представителем этой линии должен быть признан император, уже объявленный: принц Иванушка, как его называют русские, сын принца Антона Брауншвейгского. Но, во-первых, где он и жив ли ещё? А если и жив, то, воспитанный в каменном мешке, как называют русские свои страшные тюрьмы, может ли он быть способен к царствованию? А если нет, то единственная и последняя отрасль династии Романовых будет она, княжна Владимирская, родная племянница царицы Анны и внука царя Ивана Алексеевича».