«Хорошо. В таком случае пусть то, что я буду делать в этой студии, не беспокоит никого, кроме меня и вас. Я не очень богатый человек, но ни в коем случае не скряга и, когда дело касается моего любимого времяпровождения, расходы перестают быть препятствием». Герсен вынул чековую книжку и выписал платежное поручение на сумму в три тысячи СЕРСов, подлежавшее оплате предъявителю в любом представительстве «Банка Ригеля»: «Этого должно быть достаточно для приобретения всего, что указано в моем списке, а остаток послужит вознаграждением за ваши труды».
Лабби раздул щеки: «Этого более чем достаточно. Я уделю особое внимание вашему проекту. Кто знает? Может быть, оборудование смогут доставить уже завтра утром».
Герсен покинул мастерскую, довольный собой. Его надежды могли основываться на ошибочных предпосылках — однако, проверяя и перепроверяя логику своих умозаключений, он каждый раз убеждался в том, что сделал единственный возможный вывод. Как еще все это можно было объяснить?
Но он нуждался в еще одной вещи, в самой важной вещи, приобретение которой не следовало доверять Фьюниану Лабби — по меньшей мере в отсутствие крайней необходимости. Герсен выписал еще одно платежное поручение, на этот раз на сумму в двадцать тысяч СЕРСов, и положил его в карман.
Вечером этого дня Алюсс-Ифигения не соизволила выйти на тюремный двор. Герсена это не волновало. Он медленно прохаживался туда-сюда, выжидая, оглядываясь — наконец, когда он уже почти потерял терпение, появился Арманд Кошиль, спешивший к какому-то корпусу по другую сторону двора. Герсен приблизился к нему, стараясь не привлекать к себе лишнего внимания. «Я пройду мимо урны, — сказал он Кошилю. — Я уроню рядом с ней подписанный чек на двадцать тысяч СЕРСов. Через некоторое время пройдите мимо той же урны и поднимите чек. Получите для меня купюру «Банка Ригеля» достоинством в десять тысяч СЕРСов. Остальные десять тысяч возьмите себе». Не ожидая ответа, Герсен повернул в сторону и подошел к киоску. Уголком глаза он заметил, что Кошиль слегка пожал плечами и продолжал идти своей дорогой.
В киоске Герсен купил небольшой пакет с леденцами; открыв пакет, он вынул из него леденец и вложил в него чек, после чего прошел мимо урны и бросил в нее пакет, но не попал. Завершив эту операцию, Герсен прошел к скамье и сел.
Скомканный пакет с небольшим чеком внутри теперь казался огромным, ярко-белым, заметным для всех. Но Кошиль уже возвращался. Подойдя к киоску, он перекинулся парой шуток с продавцом, сам купил пакет леденцов и бросил пустой пакет в сторону урны, но не попал. Наклонившись, чтобы поднять пакет, он подобрал пакет Герсена и опустил оба пакета в урну — по меньшей мере, только так можно было истолковать его движение — после чего ушел по своим делам.
Герсен вернулся в свою квартиру, дрожа от напряжения. Механизм его замысла пришел в движение. Надеяться на то, что все пройдет без сучка без задоринки, было бы глупо, но до сих пор причин для особого беспокойства не было. Просматривая видеозапись камеры наблюдения в замедленном темпе, можно было, конечно, заметить, как чек Герсена исчез в рукаве Кошиля, когда тот бросал пакет в урну. Фьюниан Лабби мог слишком внимательно следить за занятиями Герсена в студии. Новое оборудование могло привлечь нежелательное внимание служащих, менее расположенных смотреть сквозь пальцы на нарушения плавил, чем заведующий мастерской. Тем не менее, пока что все обошлось.
На следующий день Герсен заглянул в мастерскую. Лабби был занят с парой детей, спасавшихся от скуки посредством изготовления карнавальных масок. Лабби сообщил, что оборудование будет доставлено на следующий день, и Герсен удалился.
Закончился вечерний «общий час» — ни Кошиль, ни Алюсс-Ифигения на дворе не появлялись. Прошла ночь. Утром, возвращаясь из трапезной в квартиру, Герсен нашел у себя на столе конверт, а в нем — зеленую с розовыми узорами купюру достоинством в десять тысяч СЕРСов. Герсен проверил банкноту фальсометром, который, вместе с другими безопасными личными вещами, разрешалось хранить в изоляторе. Купюра была настоящая. Превосходно! Герсен не позволил себе никаких других экспериментов — даже сейчас за ним могли наблюдать. Но оборудование еще не прибыло, причем сегодня Фьюниан Лабби пребывал почему-то в скверном настроении. Герсен вернулся из мастерской в квартиру, сгорая от нетерпения. Никогда еще день не тянулся для него так долго; к счастью, на Сасани сутки продолжались всего двадцать один час.
После полудня на следующий день Фьюниан Лабби указал дружелюбным жестом пухлой руки на несколько больших картонных коробок в углу мастерской: «Вот, все прибыло, господин Уолл. Высококачественное оборудование! Теперь вы можете забавляться со своими призмами и калейдоскопами, сколько вам заблагорассудится».
«Благодарю вас, господин Лабби! Это просто замечательно!» — отозвался Герсен. Он перенес картонки в бывшую студию для скульптурной лепки и распаковал их с помощью Лабби, умилявшегося блестящим новеньким приборам.