Князья тьмы. Пенталогия. (Звездный король. Машина смерти. Дворец любви. Лицо. Дневник мечтателя)

Растерявшись от неожиданности, Герсен позволил ей оттащить себя за локоть в расселину между скалами. Через несколько секунд перед его глазами открылась странная картина — никогда в жизни он не видел ничего подобного. Вниз по долине спускалась шеренга из более чем двадцати гигантских многоножек, на каждой из которых сидели пять человек. Животные были меньше шагающего форта, построенного «Конструкторским бюро Пача», но своему строению почти не отличались от него. Они плавно перебегали — можно сказать, перетекали — по камням и углублениям между ними. Всадники отличались исключительно неприятной внешностью: покрытые бугорчатыми сплетениями мышц дикари с красновато-коричневой кожей, блестевшей, как старая навощенная обивка мебели. Неподвижно открытые глаза, жесткие искривленные рты и толстые горбатые носы придавали их лицам выражение каменного упрямства. На дикарях были безрукавки и штаны из соединенных грубыми швами кусков черной кожи, их головы защищали аляповатые железные шлемы с тульями и наушниками из той же черной кожи. Каждый держал в руке копье, за поясом у каждого висели боевой топор и тяжелый кинжал.

При виде сломанного аэромобиля банда удивленно остановилась. «По меньшей мере их не выслали нас подобрать», — прошептал Герсен.

Алюсс-Ифигения промолчала. В расселине они прижались друг к другу; несмотря на смертельную опасность, Герсен не мог не почувствовать возбуждение, вызванное такой близостью.

Тадушко-ойи окружили летательный аппарат. Некоторые спешились и стали обсуждать находку приглушенными хрипло-ворчливыми голосами. Они начинали поглядывать по сторонам, вверх и вниз по течению реки — уже через несколько секунд кто-нибудь из них догадался бы заглянуть в расселину.

Герсен прошептал девушке: «Оставайтесь здесь. Я отвлеку их внимание». Он выступил вперед и встал, засунув большие пальцы за ремень, на котором висело оружие. Бойцы замерли, оценивая молчаливого незнакомца, после чего к Герсену медленно приблизился тот из них, шлем которого отличался несколько более сложной конструкцией. Он что-то сказал, хрипло и гулко, на диалекте, явно происходившем от древнего общечеловеческого языка, но совершенно непонятном для Герсена. Мутно-серые глаза предводителя горцев — а его, по-видимому, следовало считать таковым — метнулись в сторону: он снова удивился. Алюсс-Ифигения вышла из укрытия. Она обратилась к предводителю на языке, напоминавшем диалект тадушко-ойев. Предводитель что-то ответил. Остальные бойцы не двигались с места — сцена носила зловещий характер.

Девушка сообщила Герсену: «Я сказала ему, что мы — враги Кокора Хеккуса, что мы прилетели с далекой планеты, чтобы убить Хеккуса. Гетман говорит, что они едут воевать, что они должны присоединиться к другим бандам и собираются напасть на Аглабат».

Герсен несколько пересмотрел первое впечатление, произведенное на него гетманом: «Спросите его, не смогут ли они привезти нас обратно к звездолету. Скажите, что я ему хорошо заплачу».

Алюсс-Ифигения перевела; гетман насмешливо хмыкнул, подернув плечами, и произнес несколько слов.

Девушка объяснила: «Он отказывается. Отряд твердо намерен участвовать в долгожданном набеге на Аглабат. Он говорит, что, если нам так хочется, мы могли бы присоединиться к их отряду. Я ответила, что вы, скорее всего, предпочитаете починить летающую машину».

Гетман снова заговорил; Герсен уловил неоднократно повторявшееся слово «дназд». Алюсс-Ифигения повернулась — после показавшегося ему необычным колебания — к Герсену: «Он говорит, что ночью мы тут не выживем, дназд придет и сожрет нас».

«Что такое «дназд»?»

«Чудовище. Оно тут живет. Этот каньон называют Долиной дназда».

Гетман продолжал говорить на глуховато-ворчливом диалекте; уши Герсена, привыкшие извлекать смысл из тысяч местных вариантов общечеловеческого наречия, начинали улавливать понятные сочетания слогов в хриплой гортанной мешанине звуков, доносившихся из гулкой грудной клетки тадушко-ойя. Несмотря на угрожающие интонации, гетман, по-видимому, не имел враждебных намерений. Герсен догадался, что с точки зрения этих горцев, отправлявшихся на войну, убийство или порабощение двух путников, попавших в беду, представлялось недостойным поведением. Насколько мог понять Герсен, предводитель считал, что, поскольку Герсен назвался врагом Кокора Хеккуса, с его стороны было бы естественно присоединиться к отряду тадушко-ойев, если, конечно, Герсен — уважающий себя человек и не прочь подраться, несмотря на болезненно-бледный оттенок его кожи.

Алюсс-Ифигения переводила: «Они едут на войну. У вас бледная кожа, и поэтому гетман думает, что вы чем-то больны. Он говорит, что, если мы хотим ехать вместе с ними, нам придется зарабатывать на пропитание, прислуживая бойцам. Работы будет много, опасностей — еще больше».

«Гм! И это все, что он сказал?»

«Он выразился примерно в этом роде».

Алюсс-Ифигения очевидно не испытывала желания присоединяться к военному отряду. Герсен сказал: «Спросите гетмана, нет ли у нас какой-нибудь возможности вернуться к звездолету».