Князья веры. Кн. 1. Патриарх всея Руси

Шли дни. Миновал январь. Февраль вступил в права, а движения в Кремле за трон не наблюдалось. Хорошо знающий дворцовую жизнь и всю высшую знать Москвы, Дионисий пришёл после долгих размышлений к печальному выводу. Он понял, что нет среди нонешних бояр да дворян отчаянных голов, которые бы всё вздыбили в Кремле да в колокола ударили за вечевую Русь. Вече — вот она вольность россиянская. «Дух-то от неё какой! Эко бы Марфу Борецкую-посадницу найти для Москвы, — снова дерзко мечтал Дионисий. — Да и ноне, поди, есть в вольном Новгороде буйные головы».

И появилось у Дионисия желание помчать в вольный град, крикнуть с амвона Софийского собора, дабы шли новгородцы на Москву постоять за её вольность.

Но костёр жарких размышлений постепенно угасал. Вот уже и язычков пламени нет, вот угли пеплом покрылись, головешки почернели — всё остывать стало в сивой головушке супротивника Годуновых, безразличие в душу закралось.

И, всё взвесив, Дионисий с горечью признал своё поражение. Ничем он не сможет помешать восшествию Бориса Годунова на престол, если тот пожелает его занять, как не мог помешать в своё время взойти на патриарший престол Иову.

Дионисий смирился перед волей Божьей и забыл о своих дерзких планах-помыслах, стал вместе со всеми россиянами ждать, когда наконец держава обретёт нового царя.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ СОБОР

Была середина февраля. Москвитяне ложились спать и просыпались под завывание метели. Сугробы по улицам и площадям намело такие, что ни конному, ни пешему не проехать, не пройти. Ворота дворов, избы замело по вершники. Но покоя в Москве уже не было. И никто не отсиживался в метель-заваруху по избам, палатам и хоромам, все с утра толклись на площадях.

В пятницу 17 февраля, лишь сошли власьевские морозы, в Кремле открылось собрание Земской Думы — Государственного Собора. Последний Государственный Собор проходил тридцать два года назад в царствование Ивана Грозного. И кто помнил его, пытались найти нечто общее. А общим было только название. Тогда на Собор съехались заседатели со всей России не по народному доверию, а по служебному положению. Да и не так много было делегатов. Теперь в Москву сошлись со всей России, из всех областей выборные чины боярского и дворянского звания, духовенство, торговые, ремесленные, служилые и даже крестьянские люди, счётом пятьсот для небывалого со времён Рюрика дела. Дотоле Русь получала венценосного государя по праву наследства короны. Теперь его должны были избрать и наделить правами самодержавными, вместе с Богом судить и рядить народ российский по закону совести.

В дни подготовки к Государственному Собору верховной личностью стал патриарх всея Руси Иов. При жизни царя он был наместником Божьим, и в межцарствие пришлось ему вершить главное державное дело. Слабый телом и здоровьем, патриарх оказался несгибаем и силён духом. И ни у кого не возникло сомнения, разве у его недругов, что Иов не удержит в своей властной руке бразды выборов нового государя.

Иов был деятелен, каким не был и в годы зрелости. Он никого не подговаривал стоять за Годунова, но всё делал для того, чтобы Россия знала, кого выбирать на престол. В проповеди с амвона Благовещенского собора он говорил прихожанам и всем, кто приехал выбирать царя:

— Братья и сёстры православные, вы знаете, что, не имея достоинств князей влиятельных, ваш брат Борис Фёдорович без имени царского четырнадцать лет единовластвовал в державе. Да, он потомок мурзы Четы, но брат царицы Ирины. Вспомните, государыня Ирина Фёдоровна и знаменитый брат её с самого первого детства возрастали в палатах великого царя Иоанна Васильевича и питались от стола его. Когда же царь удостоил Ирину быть своею невесткою, с того времени Борис Фёдорович жил при нём неотступно, навыкая государственной мудрости. Однажды, узнав о недуге юного любимца и товарища сына своего Фёдора, царь приехал к нему и сказал милостиво: «Зачем ты заболел, моя надежда, будущая опора государства.......

И тут подошёл к амвону князь Воротынский, одних лет с Иовом, но ещё крепкий старик. Он поднял руку и сказал:

— Владыко святейший отче, да простит меня Бог, не так было сказано батюшкой Иоанном Васильевичем...

Собор затаился в ожидании: виданное ли дело — проповедь нарушил князь. И в тишине доносился лишь из голубых сводов собора шум бушующей на дворе метели.

— Говори, сын мой, — разрешил князю патриарх.

— А вот как возгласил царь Иоанн Васильевич, — продолжал князь Воротынский, повернувшись к делегатам Собора: «Борис, страдаю за тебя, как за сына! За сына, как за невестку! За невестку, как за самого себя!» Он поднял персты десницы своей и промолвил: «Се Фёдор, Ирина и Борис: ты не раб, а сын мой!» А незадолго до смерти, поражённый знаком кометы, царь Иоанн, всеми оставленный, удержал Бориса Фёдоровича при себе и говорил ему: «Для тебя обнажено моё сердце, тебе приказываю душу, сына, дочь и всё царство: блюди, или дашь ответ за них Богу!» Так было сказано великим царём Иоанном Васильевичем. — И Воротынский поклонился народу.