Князья веры. Кн. 1. Патриарх всея Руси

Пути с Пречистенки до Новодевичьего — на дна маха птичьего крыла. А у княгини кони тоже словно птицы летят — враз примчали к воротам обители. И здесь у отчаянной ведуньи дрогнуло смелое сердце. По закону ли будет ей войти в святую обитель? Но почему бы, если она не летала чёрной воронихой по тёмному лесу, по чистому полю не скакала волчицей, а в синих водах не плавала коварной щукой, не пугала по ночам христиан, не наносила им порчи, а всё чинила людям добро. И царю Борису ею был оказан почёт. Не сказать ли, не напомнить ли о сём царице Ирине, чтобы красное слово от неё услышать?

Размышляя о своих тревогах, она и не заметила, как оказалась в царицыной палате. И с нею ничего не случилось. И небеса не разверзлись. И страху в душе как не бывало. И родилось у Катерины такое ощущение, словно пришла она к Ирине не впервые, а была здесь многажды. И от этого ощущения, радостного и чуточку тревожного, она улыбнулась.

Царицу-инокиню предупредили, что к ней пожаловала гостья. И она вышла в просторные сени перед трапезной, где уже ждали её Одоевская и Катерина.

Второй раз встретились эти две женщины. Но тогда царица не могла сказать, что виденное было явью. Теперь же сие не вызывало у неё сомнения: перед нею стояла ведунья. Как и тогда, их что-то влекло друг к другу. Катерина ещё стояла в изумлении, увидев благородную осанку Ирины, её глубокий и печальный взгляд больших восточных глаз, её тонкие черты лица, как у Византийской Божьей Матери. Она ещё рассматривала прекрасную женщину, созданную для одной любви, но не завидовала ни ей, ни её царскому сану. Она только радовалась, что есть на Руси такие прекрасные и мужественные женщины, способные на любое самопожертвование. Она, Катерина, была не такая.

Ирина сие поняла сразу, как только увидела-рассмотрела дерзкую красоту Катерины, её гордый, на грани бесстыдства взгляд, всю самою её, наполненную бунтующей против смирения женской плотью. Ирина была для своего времени просвещённой женщиной, она понимала подлинное искусство, знала греческих и римских художников, ваятелей. И она пожалела, что никому из них не дано видеть такое торжество жизни, такую удивительную гармонию тела. Оно было скрыто под одеждой, но Ирина угадывала его и обнажала. «Да простит меня Всевышний. — Рассматривала грациозные линии русской Афродиты. — Откуда ты? Да любят ли тебя мужи российские?»

«Любят, страстно! Лихо мне от их любви», — отвечала Катерина, читая в глазах Ирины её вопросы.

Ирина и Катерина стояли друг против друга долго. Их созерцающие взгляды не привели ни ту, ни другую в смущение или тем паче в замешательство. У каждой из них было своё состояние покоя. Они даже не обращали внимания на княгиню Одоевскую, которая суетилась, семенила из угла в угол по гостевой палате.

Катерина в этот миг думала о том, почему сия чудесная женщина несчастна в жизни, лишена радостей, лишена семьи, детей. «Как было бы прекрасно, если бы её окружали шестеро, как у Ксении Романовой». Почему-то Катерина любила слушать рассказы Фёдора о детях. Бывало, слушая его, себя жалела, что бездетна. Да и родила бы многажды, но не хотела прелюбодейчищей плодить. Теперь вот и бывшую царицу пожалела по-бабьи.

У царицы-инокини наплывали свои размышления о молодой цветущей женщине, которая стояла перед нею. Она по каким-то скрытым приметам догадалась, что Катерина не простая смертная, что такой взгляд, как у неё, может быть лишь у человека, владеющего тайными силами природы. Да и чародейскими. Только такой человек может смотреть так независимо на сильных мира сего. Да как она тогда в карету-то к ней влетела! У Ирины до сих пор, лишь вспомнит, мурашки по спине пробегают.

Но вот наконец Ирину потянуло к Катерине, захотелось тронуть её рукой, обнять. И она подошла к ней и сказала просто, как старой знакомой:

— Ты искусная волшебница, рука твоя под Божьим вдохновением. — И Ирина взяла Катерину за руку, потом за талию и повела её в свой покой.

— Спасибо, государыня. Мне сказали, что у тебя есть желание познать тайны рукоделья...

— Принеси мне эту радость, дочь моя, — ответила царица-инокиня.

...И почти три года, каждый месяц, а то и дважды в месяц, Катерина навещала Ирину. Трудно, порою невыносимо тяжко было ей в монастыре, но каждый раз Катерина торопилась туда, чтобы облегчить страдания полюбившейся ей женщины.

Ирина угасала на глазах. И сама знала, что завершает земной путь. И однажды, видя, как Катерина мучается от бессильных переживаний, сказала ей:

— Ты стала мне сестрой, я полюбила тебя. Но ты больше не приходи в монастырь. Нам Богом велено расстаться. Да выполни мою волю, отвези пелену «Воскресенье Христово», что вместе сотворили, в Вознесенский монастырь.

— Выполню твою волю, матушка, — ответила Катерина.

— Там я встречусь с нею вновь, — печально проговорила Ирина. — А тебе спасибо, ясновидица.

Расставаясь, они обе всплакнули, понимая, что разлучаются навсегда. Да так оно и случилось.

* * *