Князья веры. Кн. 1. Патриарх всея Руси

Ходили слухи, что после взятия Казани Иван Грозный уступил Ермолаю принародно. Были они с царём одногодки. Когда воеводы спорили, идти или не идти вглубь Казанского ханства, а царь тоже сомневался, Ермолай сказал: «Положись на нас, воинов-Казаков, государь. Нам сейчас до Урала и до Астраханского ханства путь открыт. Токмо поспешать нужно».

И поспешали. Прошёл ещё год, и всё Казанское ханство под Русь встало. Да и Астраханское недолго держалось. За четыре года и его границы стёрлись.

Позже как-то Петраш ещё раз назвал сотника Гермогеном. Не на шутку рассердился Ермолай. Да за грудки взял щуплого Петраша, над землёй-матушкой поднял.

— Что навеяло тебя чужеродным именем хвалить? Говори, а не то...

— Отпусти, сотник, не серчай на меня. То и навеяло, что вижу тебя Гермогеном. И будешь ты князем церкви.

Ведовство при Иване Грозном сурово преследовалось. А уж если в войске ведун заводился, быть ему между берёз распятым. И Ермолай знал строгости, заведённые воеводами. Взъярился он на Петраша за его ведовское слово.

— А вот как отдам тебя на расправу судным дьякам! — крикнул он.

Не дрогнул Петраш, смотрел на грозного сотника ясными голубыми глазами, словно невинный младенец.

— Отдай, друже. Обаче и в судном месте опричи сказанного не услышат. Быть тебе Гермогеном. Сие — рок. — И склонил перед Ермолаем голову мудрый суздальский ведун.

Усмехнулся Ермолай, решил оставить сей разговор в себе. Лишь подумал, что вольному казаку ни к чему брать на плечи церковный или монашеский сан.

— Укороти язык, Петраш. Чтоб боле не слышал твоих изворотов, — строго сказал сотник и прогнал его с глаз.

И совсем немного времени прошло, как вещие слова Петра Окулова сбылись: Божья дщерь Судьба всё повернула на путь, начертанный её Всевышним отцом.

Той же осенью случилась новая порубежная схватка с татарами, налетевшими на заставу близ реки Вятки. К вечеру дело произошло, дозорные едва упредить успели. Поднялась застава в ружьё. Погнали русские воины налётчиков. Сотник Ермолай увлёкся охотой за мурзой, помчал за ним далеко. И догнал в прибрежных зарослях, и схватились они в смертельном поединке. Да сотник искуснее оказался, сразил татарского именитого воина. А когда поднялся в стременах, высматривая ещё врага, прилетела откуда-то вражеская стрела, и упал Ермолай с коня.

Товарищи искали Ермолая до самой ночи и не нашли. В отчаяние впали, возвращаться на заставу не хотели. Да Пётр Окулов сказал:

— Лучше уйти вам, други, а утром поиск начнёте...

Петра кто будет слушать? Да он разумное выразил:

— Татары могут заставу разорить. Мне же остаться дозвольте.

Казаки ушли. В седло так никто и не сел. Петраш тоже на месте не остался, пошёл вниз по течению реки, держа коня на поводу. Сколько брёл, не ведал, да полночь уже наступила.

И увидел он в сей миг, как в зарослях у реки голубой свет появился. Не помчал туда Петраш, но затаился, ждать стал.

В те же минуты глухой полночи что-то пробудило Ермолая к жизни. Открыл он глаза и увидел, что перед ним, опустившись на колени, молодая дева стоит, а от головы её сияние мягкое исходит. Она держала в руках стрелу, которую, как показалось Ермолаю, без боли вынула из его груди. Стрелу дева спрятала Ермолаю за пояс, а ему подала руки. И он взялся за них, и дева легко подняла его на ноги. И они вышли из зарослей в поле. Там дева отпустила руку Ермолая и пошла впереди. Он же шёл следом. И совсем рядом они прошли мимо застывшего от изумления Петраша, мимо его коня, щипавшего траву. Видел Петраш, что под ногами девы не колышется степная трава, лишь за Ермолаем тянется след. А ещё видел Петраш, как из зарослей вышел конь сотника и побрёл следом. Не решился вспугнуть Петраш ни девы, ни Ермолая, так и следил за ними издали.

Наконец, уже на исходе ночи, появилась застава: несколько рубленных изб, конюшни — все за деревянным тыном. И когда до ворот осталось совсем близко, дева сошла с тропы, остановилась. Ермолай мимо неё прошёл. Она рукой его тронула, подбодрила, чтобы смело вперёд шёл. С тем и пропадать стала, сияние вначале пригасло, сама в облачко тумана осеннего превратилась и полетела к реке Вятке.

Петраш следил за всем происходящим, исполненный душевного трепета и торжества веры. Лишь только облачко растаяло вдали, он подбежал к Ермолаю и в тот миг, когда сотник стал падать на землю, подхватил его. Хотя и слабым было плечо Окулова, удержал грузного сотника и, похоже, что на себе понёс к воротам заставы, а возле них кричать стал.

Тут же распахнулись ворота, выбежали казаки, которые и глаз не сомкнули в нынешнюю ночь, подхватили Ермолая на руки, в избу внесли, на топчан положили. А когда рубаху, облитую кровью разорвали на сотнике, да глянули на обнажённую грудь, то и следа от вражеской стрелы не обнаружили. Лишь будто вытиснул кто на теле воина крест-распятие. Изумлённые, онемевшие стояли казаки пред сотником, и у слабых духом волосы на голове шевелились. Да опомнились скоро, Петраша попытать решили, каким путём всё текло. А Петраш исчез. Послали старшие молодших искать Окулова, и нашли парни его, да он крепко спал — и добудиться не могли.