Князья веры. Кн. 1. Патриарх всея Руси

— Благословляю, сын мой. — И Гермоген перекрестил Окулова.

Пётр больше не садился. Он подошёл к образу Спаса Нерукотворного и помолился, а вернувшись к Гермогену, тихо сказал:

— Да простит меня Всевышний и его сын Иисус Христос за вещие слова, но они родились и требуют воли... Владыко, силою Провидения мне пришло горестное озарение: через три месяца, на день Афанасия-ломоноса Великая Русь осиротеет.

— Не гневи отца Всевышнего, сын мой! Как допустит он, коль царь во здравии лет?! — воскликнул Гермоген и топнул.

— Лукавить мне перед тобой, владыко, не пристало. Сие знаешь. И верь сказанному.

— Да что же с государем приключится?

— Токмо Богу ведомо. А мне, червю малому, лишь то, что отсвечивает от Бога. Да встанет на царствие Борис Годунов.

— Не бывать сему! Проклятье буду слать с амвонов! Детоубийца не прощён! — разбушевался Гермоген. Он встал со скамьи, крупно вышагивал по опочивальне. Не мог он не верить тому, что сказал ведун Пётр. Многажды его пророчества сбывались. Но в уме сие не укладывалось. И Гермоген не мог успокоиться. — Да где же Фёдор Романов, где Мстиславский?! Почему ты не видишь их?

— Не вижу. Их лики закрывает пелена. Да ты не печалься, владыко, тебе сия беда не нанесёт урону.

— Ой, Петраш, блудный сын! Како можешь говорить о моём благополучии, если держава в опасности!!

— Вот о сём и пекись, владыко. Тебе за Русь придётся постоять, как кончится царствие Годунова, а оно будет недолгим...

Окулов ещё что-то говорил, но Гермоген рухнул на колени перед иконостасом и начал неистово молиться:

— Господи, пресветлый Отец и Владыко Всевышний, прости нас, грешных, за богохульные прозрения. Верим, что без твоей воли и волос не упадёт с головы венценосца России!

Окулов опустился рядом.

— А ещё, владыко, пришло нам озарение с Катериной и Сильвестром, будто через три года сойдёт на русскую землю великий голод и мор, неурожай на хлеб и на травы, падёж на птицу и зверя, на рыбу и всякую иншую тварь.

Помни, владыко, отныне Бог даровал людям три урожайных года. Готовь всё впрок, и да поможет нам Господь мужественно и стойко одолеть все невзгоды.

Гермоген обхватил голову руками, качал ею, словно был в крайней степени отчаяния. Да так и было. Сердце его содрогнулось от провидческих предсказаний Окулова. И что было для него страшнее всего: он не усомнился ни в одном слове провидца Окулова. «Пророк сей глаголет истину. Вот они, таинственные силы Провидения», — с печалью в душе подумал Гермоген и тяжело встал на ноги.

Митрополит не помнил, что в трапезной его ждут гости. Он снова опустился на скамью. Когда Окулов сед рядом, Гермоген положил ему руку на плечо. Да так и притихли побратимы, забыв все мирские дела и заботы, всё суетное.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ КОНЕЦ ДИНАСТИИ

Никакие тайны долго не хранились в Москве. Давно ли по московским дворам шептались горожане о большой и скрытной опале братьев Щелкаловых, думных дьяков первой величины. А как расправились с Андреем, пришло время переживать за патриарха Иова, который отпустил на волю ведунов, а Борис Годунов был против этого. И все ждали, какое наказание придумают Борис и боярская Дума за вольности патриарху. Не дождались: месяц миновал, другой прокатился, а Иов-боголюбец здравствовал. И хорошо.

К осени ещё один тайный слух пошёл по Москве гулять, будто в Казанский инородческий край выехала государева комиссия вести допыт над митрополитом Гермогеном за его подрыв веры Христовой. Да будто патриарший подьячий Никодим на Облепихином дворе в питейном доме рассказывал в подпитии, сам он туда старшим поедет. Чему, чему, а чтобы старшим ехал какой-то подьячий Никодим, этой сказке в Москве ни один дурак не поверил.

И вдруг в первопрестольной будто из седмицы пушек бабахнули. Новые тайные вести просочились из царского дворца, из боярских палат. Вначале горожан удивили вестью о том, что сам Борис-правитель испытывал судьбу-удачу у ведунов и баальниц. И чего ему нужно при такой-то жизни? И никому не надо было гадать, что искал Борис Годунов у волхвов, когда по Москве поползли новые слухи. Всюду народ шептался о том, что царь Фёдор совсем болен и вот-вот преставится. Но шептунам веры не давали. Других и хватали, к приставу вели. Не хотел верить народ слухам о близкой кончине царя, привык он к мирной жизни, какая при Фёдоре была. Но страх закрался в души горожан. И святки справляли москвичи не так, как бы хотелось, без веселья, без задора.

Наступил январь. Морозы лютые-небывалые навалились. Да забегали по дворам не то ряженые, не то оборотни в обнимку с домовыми и ведьмами. Ужаснулись посадские люди, увидев синих лис и белых волков на своих огородах. «Ох, не к добру!» — вздыхал народ.

Возле церкви Иоанна Предтечи в Старой Конюшенной Земляного города вечером уже человек в монашеском одеянии, спрятав лицо, рассказывал о том, что видел, как нечистая сила глухой ночью вынесла из Кремля гроб с царским телом и понесла в Китай-город, а оттуда в Белый город на Петровку и дальше, а куда — неведомо.