Князьки мира сего

— А я что делаю? — вскинулся профессор. — По вашему взгляду видно, что у вас в уме соседствует несколько противоречивых концепций. Это логично, ситуация ваша весьма неординарная. Единственный выход из вашего положения — принять какую-нибудь одну доктрину и начать действовать соответственно ей. По ходу она будет подсказывать вам, как действовать дальше. Чем плоха моя доктрина? Вы же понимаете, надеюсь, что она предельно практична и не является отвлечённым умозрительным рассуждением?

— Я дурак, — со вздохом признался Пётр. — Расшифруйте, пожалуйста, по поводу практической части.

Мыслетворцев захлопал в ладоши.

— Как я рад, батенька, что вы наконец это признали! После всех моих похвал, воспевания вашей одарённости! У вас, кажется, действительно открывается один удивительный талант — талант самоуничижения!.. А по поводу практической части… Попробуйте вступить в контакт с Силой. Это самое разумное, что сейчас можно сделать. Разве я не сказал, что Сила в виде любви изливается на свои творения? Но, как всякая любовь, Сила ждёт ответной реакции, так как любовь подразумевает диалог, а не монолог. Обратитесь к Силе, поблагодарите её за дарованную вам жизнь и свободу, спросите, как вам быть дальше, и постарайтесь расслышать ответ.

Иваненко знал, что профессор обладает почти гипнотической силой убеждения. И майор его об этом сегодня предупреждал. Но противостоять силе Мыслетворцева Пётр не умел. Да и не хотел. Что ж, позвал он профессора именно за тем, чтобы быть убеждённым…

Тут в кухню вошла Светлана, и Мыслетворцев вскочил, чтобы приготовить ей кофе.

Они просидели на кухне втроём до позднего вечера. Говорили о всякой ерунде, рассказывали анекдоты. Вечер был чудесный.

Потом профессор вызвал такси, раскланялся, поцеловал Свете ручку и был таков. Уставшая Света отправилась спать. А Пётр встал на молитву.

* * *

Пётр много чего видел в ту ночь. Он видел себя маленьким-маленьким, уместившимся на ладони у огромного улыбчивого человека, без конца повторявшего: «Слава Тебе, что утаил истину от мудрых и открыл её младенцам. Кого я люблю, так это малых сих».

С ладони гиганта Пётр видел множество маленьких человечков, копошащихся внизу. Большинство из них были великану по колено, но попадались и те, кто был по пояс. Одного из тех, кто был по пояс, Пётр узнал — это был Николай Угодник.

Чуть поодаль копошились человечки ещё меньше, размером с Гулливеровых лилипутов. «Да ведь я сам такого же размера!» — вдруг осенило Петра.

Николай Угодник помахал Петру рукой и застыл. Тогда Иваненко понял, что смотрит на икону святителя Николая, расположенную на нижней полке Светиного красного угла.

Потом явился Старший Посол. Он плакал и умолял Петра спасти своих братьев от сатанистов. Протягивал статуэтку Петра Великого на паруснике, просил уподобиться в благих делах своему великому тёске.

Потом Пётр беседовал с Алексеем Голубинниковым.

— Почему так мерзко, тошно мне бывает жить, особенно по вечерам? — доверительно спрашивал Иваненко у мертвеца. — Впору удавиться. Может, это депрессия?

— Так со всеми, братишка, со всеми, даже со святыми, — отвечал Алексей. — Все мы живём в аду. Не в аду «маленького человека» Гоголя или раннего Достоевского. Я говорю о том, что Земля — натуральный ад. Как мы опишем человека, попавшего в ад? Низвергнут с небес, не любит Бога, или даже ничего не помнит о Боге по собственному желанию — вытеснил всё в подсознание. Как мы опишем человека, попавшего на Землю, например, трёхлетнего ребёнка, работа сознания которого уже не сильно отличается от работы сознания взрослого? Так же! Вся разница между адом Земли и тем адом, который Господь называет «тьмой внешней» и «вечной смертью», в том, что из нашего ада каждому дан шанс вырваться — вспомнить о Боге, покаяться и попытаться вернуться к свету. Но немногие из тех, кто спускается по тёмной лестнице в тёмный подвал, этот шанс используют. Вокруг уже так темно, что большинству наплевать на то, что дальше будет ещё темнее. «Какая разница, в первом я круге ада или в пятом? — думают они. — Какая разница, на первой я ступеньке лестницы, на десятой или уже в подвале? Вот я здесь, в темноте, и единственное, что могу сделать — приспособиться к условиям окружающей среды». Не понимают, бедные, что когда они окажутся в подвале, дверь за ними навсегда захлопнется. Вот поэтому я и молюсь о всём мире…

— Всё же лестница в подвал — не сам подвал… — размышлял Пётр.

— Для тех, кто выберется из тьмы, это будет так, — отвечал Алексей. — Для тех, кто дойдёт до самого низа, лестница станет частью подвала, а не его преддверием.

— Скажи по правде, ты был сатанистом? — спрашивал Пётр.

— Конечно, — отвечал Алексей. — Я всю жизнь творил дела, угодные сатане. Но поклонялся последние годы Иисусу Христу.

— А как там, на том свете? — спросил наконец Пётр.

— Сам узнаешь! — сказал Голубинников, захохотал и растворился в воздухе.

Потом Иваненко увидел Вову Курляндского. Откуда-то Пётр знал, что тот стоит перед Голгофой в храме Воскресения в Иерусалиме. Вова о чём-то думал, но вдруг встрепенулся и посмотрел на Петра, как на привидение.