Книга

Вот же, достали… Сева зажмурился и заставил себя повернуться. Дороги назад не было, только вперед, грудью на ветер, до конца. Глаза привыкли, и он разглядел сначала свои мокрые башмаки, мелькающие на фоне более светлого асфальта, а затем и очертания домов. Проспект кончился… куда теперь? Справа открылось огромное пространство площади, слева темнели деревья сада. Сева поколебался и свернул налево. В деревьях теплилась хотя бы какая-то жизнь, даже в таких — голых, январских, избитых ветром и дождем. Здесь, под прикрытием Адмиралтейства, стало полегче, и он побежал.

Река открылась неожиданно; Сева, скорее, ощутил, чем увидел ее в темноте — чудовищную, ревущую, выпрыгивающую из берегов. Вода еще не доходила до места, куда он вышел. Противоположный конец площади был освещен, и в свете фонарей явственно вырисовывался силуэт Медного всадника на вздыбленном коне, с рукой, простертой туда, через реку, в сторону Васильевского острова, где светились окна Университета, где… Боже мой! Восточный факультет — это ведь на самой набережной… тетка Нина!

Она не заметила, как вода подкралась к ней — уж больно увлеклась текстом. У стола была высокая перекладина, да и ботинки хорошие, непромокаемые, подарок покойной сестры. Нина Яковлевна увидела воду лишь тогда, когда та принялась настойчиво надавливать извне на окна полуподвала и тонкими ручейками струиться вниз, на пол, где уже разливалось озеро глубиной сантиметров в десять.

— Ой-ой-ой, — сказала она, с содроганием опуская ноги в ледяную воду и вставая из-за стола. — Теперь простуды не избежать…

Она подумала, стоит ли забрать разбросанные по столу листки и решила не задерживаться: стоит ли рисковать ради копии, которую можно с таким же успехом снять завтра, послезавтра и вообще когда угодно? Вот сумка с документами — другое дело и палка тоже. Нина Яковлевна сделала небольшой шажок, потянулась за палкой, и тут почувствовала, что нога ее скользит там, под водой. Она попробовала уцепиться здоровой рукой за стул — тот покачнулся… перенесла руку на столешницу — рука поехала… Нина Яковлевна вскрикнула, уже понимая, что происходит непоправимое и упала во весь рост в проход между столами. Вода обожгла ее чудовищным холодом, но самое страшное произошло с ногой: она болела нестерпимо, сигнализируя, по меньшей мере, об очень сильном ушибе, возможно, даже о переломе.

Надо же, как не повезло, — подумала Нина Яковлевна, стараясь не поддаваться панике. — Теперь когда еще срастется. Ох уж эти переломы в старости…

Она попробовала приподняться и не смогла. Вода прибывала удивительно быстро, намного быстрее, чем можно было бы ожидать по струйкам, льющимся из оконных щелей.

Это из коридора, — поняла Нина Яковлевна. — Коридор затоплен. Ты все равно не смогла бы открыть дверь, даже если бы добралась до нее.

Оконная рама треснула и вывалилась; река хищным потоком хлынула в комнату, таща с собой мусор, пластиковые пакеты, обрывки размокших газет. Вот и все. Нина Яковлевна закрыла глаза. Ничего страшного. Когда-то ведь это должно было произойти, почему не сейчас? Вот только неприятно умирать, когда так холодно. Вода плеснула ей в ноздри, она захлебнулась и судорожно закашлялась, вытянув шею вверх для нескольких последних вдохов. Перед ее глазами проплыл размокший ксерокс знакомого текста.

Вот и до меня очередь дошла… — подумала Нина Яковлевна и перестала сопротивляться.

Он увидел, как разом погас свет в окнах здания Восточного факультета. Там наверняка что-то случилось… Ничего, — успокоил себя Сева. — Тетка Нина не одна в этом здании. Семинар, студенты, этот чертов Школьник… не бросят же они старуху на произвол судьбы. Он взглянул на часы: половина восьмого… и только сейчас вспомнил об их договоренности, о встрече, назначенной в восемь на факультете. Это представляло собой еще одну слабую зацепку, еще одну робкую надежду: Ханна, по логике вещей, тоже должна была вспомнить об этом единственном установленном месте встречи и постараться добраться туда к восьми. Если только она еще…

Сева тряхнул головой, отгоняя страшные мысли и снова лег грудью на ветер. К его удивлению, тот дрогнул и отступил… да-да, конечно!.. неистовый противник упирался уже не так сильно… ветер явно ослабевал, прямо на глазах. Дождь тоже иссяк.

— Что, сволочь, сдох? — торжествующе закричал Сева. — Прочь, гадина!

На этот раз слова вырвались наружу во всей своей законной громкости, а не были затолкнуты ветром обратно в рот, как это произошло бы еще пять минут тому назад. Чудовище сдавалось, уходило; присмиревшая река тоже ощутимо пятилась с затопленных набережных. Сева прибавил шагу в направлении Дворцового моста, и тут в кармане у него зазвонил телефон. Не веря себе, дрожащими руками он вытащил мобильник и нажал кнопку приема. Трубка молчала, словно кто-то на другом конце провода боялся вымолвить слово. Молчал и Сева, подавленный тем же страхом. Наконец, он услышал осторожный вздох, и знакомый хрипловатый, со звонкими нотками, голос тихо произнес:

— Сева?

— Ханночка! — закричал он, не помня себя от счастья. — Ты жива! Где ты? Что с тобой? Где ты?