Книга 2

— Вернусь — разберемся. — Помахал руками, снова сложил их за спину и пошутил с конвоирами:

— Если б тебе такую, хотел бы на мое место?

Она в зал не пошла — что ей там делать? Да и стыдно. Пошла домой.

А ведь у таких ребят бывают такие верные подруги, что и не верится даже. Он и по 6–7 сроков мотает и каждый раз возвращается, отмотав срок, а она на месте и хлопочет вокруг, и работает на него, потому что после 6–7 срока-то он инвалид совсем, легкие отбиты, кровью харкает и рука одна не гнется. А был он раньше золотой щипач и в лагерях был в законе, а теперь вот он какой-никакой, только прошлое у него, да и то — какое у него оно прошлое. Удали да дури — хоть отбавляй, а свободы мало. Только успеешь украсть да прибарахлиться, только пиджаку рукава обрежешь, чтобы не видать, что с чужого плеча, а уже и снова тюрьма. А она снова ждет, а потом встречает и работает на него, — он ведь и захочет теперь, а работать не сможет — рука у него или нога и внутри все… А украсть — она больше ему не даст украсть, потому что дети у них уже подросли и начинают кое-что кумекать. И про отца тоже. Вот и пусть сидит с детишками, пока она крутитсяя с газировкой — летом, да с пивом — зимой. Дело надежное: недоливы, пена, разбавка и другие всякие премудрости — и жить можно. А он пусть с ребятишками. И больной он — пусть хлопочет пенсию по инвалидности, как пострадавший на работе в исправительно-трудовых лагерях.

Ты куда это?

— На бега.

— Это что еще за новости?

— А не твоего, Клава, мелкого ума дело.

— Ага! Мое, значит, дело обстирывать тебя да облизывать, да ублюдков твоих тоже. Вон рты поразевали — жрать просят. Мое, значит, дело на больных ногах с семи утра твоих же товарищей — пьяниц пивом поить? Мое — значит? А это не мое? Куда пес идешь?

— Сказал же, на бега!

— А кой черт тебе там?

— Там Левка Москва и Шурик Внакидку поедут. Шурик месяц, как освободился. Повидать, да и дело есть.

— Ты, никак, опять намылился? Поклянись, сейчас вот поклянись здоровьем ребятишек, что ни на какое дело не пойдешь! Сейчас поклянись!

— Да что ты, Клава, как с цепи сорвалась? Сказал же — вернусь скоро! Разберемся.

И не возвращался опять скоро. А наоборот — года через 4, и то хорошо, и все-таки с ним она.

Вот такие бывают у таких ребят подруги.

Но Тамара такой не была. И не дожидалась коллегу Николая да и не долго вспоминала. А когда он вернулся — девочки любили иностранцев. Не одного какого-нибудь иностранца, а вообще иностранцев, как понятие, как символ чего-то иного и странного.

Во-первых, они чаще всего живут в отелях, а при отелях рестораны, а после — номера, их теперь обставляют шведы, финны и даже французы. Попадаешь сразу в чистоту, тепло и вот сразу же, как со страниц виденных уже «Пентхаузов» и «Плейбоев» с мисс и мистерами америка за 197… С удивительными произведениями дизайнеров: дома, туалеты, ванные и бассейны, спальни и терассы и в них невесты в белых платьях, элегантные жены с выводками упитанных и элегантных же детей, и, конечно, мужчины в машинах, лодках с моторами «джонсон», в постелях и во всем, подтянутые и улыбающиеся, почти как тот, что тебя сюда привел. Он, правда, не такой подтянутый и лет ему раза в два с половиной больше, чем тебе, но у него вот они — эти самые журналы с рекламами «Марльборо», и курят их голубоглазые морщинистые ковбои в шляпах и джинсах — сильные и надежные самцы, покорители дикого Запада, фермеры и миллионеры. А тот, который тебя сюда привел, с таинственным видом вынимает хрустящий такой пакетик от «Бон марше», который есть ни что иное как рынок или просто универмаг, а вовсе никакой не Пьер Карден, но ты-то этого не знаешь. Ты пакетик разворачиваешь, Тамара, Галя, Люда, Вера, и достаешь, краснея — колготки и бюстгальтер, который точно на тебя, потому что все вы теперь безгрудые, почти по моде сделанные Тамары, Гали, Люды, Веры. И 2-й номер — он для вас всех выбрал безошибочно.

И, взвизгнув, вы или ты бежите его примерять. Здесь же в ванной комнате, а иностранец улыбается вашей непосредственности и откупоривает уже валентайн и «Тоник» и другие красивые посудины и ждет.

Он не плохой дядя, этот вот с проседью, и у него в кармане — в эдаком бумажнике, что открывается гармошкой — и в каждом отделении — жена и дети, а ты ему, правда, нравишься, а почему бы нет? — Ты молодая, красивая, загорелая. Не такая, конечно, как 7 лет назад для Коли Святенко, но все-таки хороша. Вот ты выбежала из ванной — себя и лифчик показать. Вы оба понравились, потому что вас поцеловали одобрительно и для начала в локоток.

А могли бы ведь Тамары, Веры, Люды и Галины пойти, скажем, в Мосторг и купить там то, другое, третье и даже джинсы и «Марльборо», и тогда трудно было бы дорогим нашим иностранным гостям без знания почти что языка, доволакивать их до постелей в номерах отелей.

Не только, однако, за презенты… Но и за…