– В мироздании все жестоко. Выслушай, караванщик, прежде чем осуждать меня и ненавидеть. Не я определяют судьбу. Мне не дано ее даже изменить, лишь знать и мириться с неизбежностью. Ты и представить себе не можешь, как мне больно. И эта боль… Она мучает меня уже тысячи лет и останется навечно. Вам, смертным, не понять, что это такое – страдание, память, тоска, которым не будет конца.
Никогда, – она умолкла, качнула головой, глотая катившиеся слезы.
– Прости, госпожа, – опустив голову сказал Евсей. – Не гневайся. Я всего лишь маленький смертный.
– Ты человек, караванщик. Это куда больше, чем тебе кажется. Что же до меня… Я знаю свою вину, сужу и караю себя строже, чем кто бы то ни было, но ничего не могу изменить…
– Но как же им жить дальше! – Евсей оглянулся на подростков. Сати стояла, опустив голову, с безразличием глядя себе под ноги. Ри, внимательно прислушивавшийся к разговору, был бледен. На его лбу выступили капельки пота.
– Не думаю, что тебя это утешит, но, все же… Им не было суждено выжить. Они должны были умереть. Как и все в этом городе.
– Смерть – избавление…
– Не та, что ждала их. Я не хочу говорить об этом. Да и ни к чему, ведь этого не произошло. Просто поверь мне: все так.
– Но вот же они – живые, стоят перед тобой. Или это не жизнь?
– Шамаш изменил их судьбу.
– Значит, Шамаш может провести их через другое испытание, дать другую судьбу! – продолжал настаивать на своем Евсей с упрямством служителя, пытавшегося спасти умирающего, за чьей душой уже пришли посланцы госпожи Кигаль.
– Наверно… – в ее голосе зазвучала неуверенность, на лице отразилось сомнение и это оставляло смертным тень надежды. – Но прежний, составленный небожителями обряд тут не поможет, – поспешно добавила она, словно стремясь охладить пыл своего собеседника, чья душа вспыхнула так ярко, что, того и гляди, могла запалить полотно полумрака подземелья.
– Шамаш, – Евсей резко повернулся к богу солнца, который стоял, не вмешиваясь в их разговор, ни словом, ни даже взглядом не выражая своего отношения к сказанному, – проведи их через обряд! Прошу Тебя! – взращенная на отчаянии надежда придала ему такую смелость, что в этот миг он не боялся переступить черту дозволенного смертному при разговоре с богом, не думая о том, чем это может обернуться для его собственной души. Караванщик знал, что этот выход, который был с таким трудом обнаружен – единственный шанс для детей. И еще: он прекрасно понимал, что ни один смертный не выберет для себя лучшей судьбы, чем та, которую дарует властелин небес. "Они достойны этой чести, – глядя на Ри и Сати, думал Евсей. – После того, что им пришлось пережить…" Однако…
– Нет, – с явным сожалением качнул головой Шамаш. – Мне не ведом обряд этого мира, что же до того, который я знаю, то он лишь для магов.
– Господин, – тяжело опираясь на плечи поддерживавших его Бура и Лиса, к нему подошел Ларс, – у меня есть дар. Если так будет нужно для того, чтобы совершить обряд, позволь мне пойти с ними.
– Ты еще слишком слаб…! – воскликнула Нинти, вскинув на друга полный боли и отчаяния взгляд, выдававший весь тот ужас, что жил сейчас в сердце богини – страх потерять своего… Нет, не мага – возлюбленного. – Ты не можешь… – она чувствовала его решимость, понимала, что не в силах остановить его, иначе, как прибегнув для этого к своему могуществу, и, все же, что бы там ни было, не желала переступать черту, за которой было возможно лишь служение – пусть самозабвенное и чистое, но, все же, рабское, лишенное того чувства, о котором она так мечтала – взаимности. – Шамаш! – когда она резко повернулась к богу солнца, по ее лицу текли слезы, в глазах грела столь сильная боль, что, выплеснись она наружу, то могла бы растопить весь снег пустыни. – Не отнимай его у меня! Нам и так дано лишь мгновенье для счастья!
Колдун не успел ничего сказать, когда Ларс заговорив первым: – Пойми, я должен! – он глядел богине прямо в глаза, горя в пламени того же огня, что охватил и Нинти, но не чувствуя боли, не замечая ее в море совсем иных, не менее ярких и горячих чувств: – Я не могу бросить этих караванщиков один на один со своим страхом!
– Но почему ты?! – в ее глазах плавились слезы.
– Я – маг. Сколько бы ни было мне отпущено, я – новый хозяин города, который в ответе не только за то, что происходит в этих стенах, но и все, что происходило и только произойдет, когда время – кольцо, не имеющее ни начала, ни конца!
– Талисман не признал тебя, и…
– Его признание важно для города. Но не для меня. Неужели ты не понимаешь этого?
– Понимаю, – вздохнув, Нинти опустила голову, но спустя мгновение вновь вскинула ее: – Это несправедливо, жестоко!
– "В мироздании все жестоко." Разве не ты только что сказала это? – почувствовал, что та собирается возразить, он остановил ее. – Даже если все так, это не имеет никакого значения, когда важно не то, что вокруг нас, а то, что в нашей душе. До тех пор, пока мы существуем, мы, только мы – единственные наши судьи и палачи…