Атен не останавливаясь ни на миг, шептал молитвы. Непослушными, точно их обдало ледяным дыханием метели, пальцами он достал из-за пояса острый охотничий нож, зажал его обеими руками перед грудью, готовясь…
– Безумец! – Шама выхватил у него из рук оружие смерти. – Как ты можешь думать о самоубийстве здесь, сейчас!
– Я ударил Тебя… Я не хотел, но… Это случилось… Ничего не изменить…
Умереть – единственное, что мне остается, все, о чем я способен теперь думать…
Я уже мертв… Нужно лишь отпечатать след сделанного шага…
– При чем здесь ты? Оглянись! Вспомни, где мы находимся! – он схватил караванщика, рывком поднял на ноги, с силой тряхнул, заставляя прийти в себя. – Ярость города наполнила тебя! Она пыталась подчинить себе твою душу! Она управляла тобой, словно кукловод марионеткой!
– Пусть так… Пусть так… – безнадежно повторяли губы караванщика. Его голова оставалась склоненной на грудь, глаза смотрели вниз. – Но того, что случилось, не изменить…
– Пока еще ничего не случилось! – голос Шамаша стал подобным грому – не тому, что шумит снаружи, а гремящему внутри, в душе. Этот голос заставил Атена не думать ни о чем, лишь слушать… И подчиняться. – Но я тебе могу сказать, что произойдет, если ты не выбросишь из головы эту безумную мысль о самоубийстве!
Мысль, которая не достойна свободного человека, лишь раба, готового слепо подчиняться беде и пустоте! Так вот. Если ты убьешь себя, тем самым ты покончишь со всем караваном, со всеми теми, кого любишь, кем дорожишь, о ком обещал заботиться и кто сейчас нуждается в тебе больше, чем когда бы то ни было раньше!
Неужели ты не понимаешь? Или это именно то, чего ты хочешь? Если так, держи, – правой, покрасневшей и опухшей рукой колдун протянул караванщику нож, держа его за лезвие, острием к себе. Но когда пальцы караванщика инстинктивно потянулись к рукоять, Шамаш удержал клинок.
– Только прежде убей меня, ибо пока я жив, я не позволю тебе покончить с собой и со всеми остальными!
– Почему Ты делаешь это со мной, господин! – глаза хозяина почернели от ужасной душевной муки, которой, казалось, не будет конца.
– Ты нужен живым, торговец: своей малышке, своему каравану. Ты нужен мне, ибо без тебя я потеряю все, что у меня есть в этом мире. Я потеряю себя.
Караванщик глядел на Него, не мигая, боясь пропустить то, что должно было составить смысл всей его последующей жизни.
– Это действительно так, господин? – не веря до конца, когда в такое было трудно, почти невозможно поверить, спросил хозяин каравана.
– Я никогда не лгу, Атсинен! – Шамаш впервые за все время, проведенное в караване, назвал его по имени. И это было полное, тайное имя.
– Но откуда… – караванщик растерялся. Он не мог припомнить, чтобы называл Ему…
Да вообще, никто никогда не пользовался заклятыми именами! Сокращенные были куда удобнее и безопаснее…
"Все верно, – Атен быстро приходил в себя, – бог должен его знать, ведь оно как раз для Него…" -Спасибо, господин…
Тот тяжело вздохнул. Он чуть наклонил голову, в глазах мелькнул укор. Однако колдун понимал, что не следовало нажимать на смертного, стремление к жизни в котором было еще слишком слабо и могло потухнуть от любого дуновения слова.
Его взгляд скользнул по сверкнувшему в лучах луны клинку.
– Отдай его мне, – неожиданно для собеседника, попросил он.
– Нож? Да, конечно! Возьми… – его пальцы выпустили рукоять.
– Спасибо… – Шамаш повернул клинок к огню ближайшего костра так, чтобы отблески пламени заиграли на металле, расцвечивая его покой алыми красками, тревожа дух дыханием пламени. – Ты часто повторяешь, что в моих руках судьбы всех людей, всей душой веришь в это… Что ж, пусть так и будет. Я хочу, чтобы ты запомнил: вместе с этим ножом я забираю себе право судить тебя. С этого мига я буду решать, виноват ты в моих глазах, или нет.
– Моя жизнь в Твоих руках! – в его глазах вспыхнул огонь благоговейного трепета и готовности на самопожертвование.
– В таком случае, выкинь из своей головы мысль о самоубийстве. Забудь о смерти.
Помни: ты нужен живым.
– Живым… – повторил Атен. Караванщик не спускал взгляда с ножа до тех пор, пока Шамаш не заткнул его себе за пояс.
То облегчение, которое он ощутил после всех произнесенных слов, было не сравнимо ни с чем.
Караванщик не заметил, как Шамаш качнул головой. В его глазах была печаль: "Это лишь свобода раба, рабство царя, одевающего себе на пальцы кольца власти, не зная, что они – самые крепкие и нерушимые кандалы… Увы, сейчас нет иного выхода удержать его среди живых. Город. Он выбрал торговца своей первой жертвой.
Он подчинится или мне, или ему… Надеюсь, потом, когда опасность минует, я смогу все исправить… " -Пойдем, нас ждут, – негромко проговорил колдун.
– Рабыни… – на лице караванщика отразилось сомнение.
– Не сердись на этих несчастных. Они ни в чем не виноваты.