Он был так погружен в свое занятие, что не заметил вошедшего в мастерскую служителя, сопровождаемого двумя стражами. Гостю пришлось кашлянуть, привлекая внимание ремесленника, и только тогда, встрепенувшись, тот вскинул глаза на гостя.
– Прости меня, мудрейший… – узнав в пришельце жреца, растерянно пробормотал мастер. Не зная, куда деть испачканные глиной руки, стыдясь их грязи, он пытался то спрятать их за спину, но вытереть о рабочий фартук. Его сердце быстро заколотилось в груди, дыхание стало нервно-прирывистым, в то время, как разум лихорадочно старался найти в памяти то, что могло объяснить приход служителя, да еще в сопровождении стражей, словно тот опасался, что горожанин, провинившийся в чем-то неведомом ему самому, не захочет идти сам, повинуясь лишь одному слову и для того, чтобы сопроводить его на суд, потребуются мечи стражей. – Я… – он не знал, что сказать, не чувствуя за собой никакой вины. Да и что он вообще мог сотворить такого ужасного? Он гончар – не заговорщик какой-то и не преступник. У него и в мыслях не было ничего подобного…
Гость болезненно поморщился, устало взглянул на ремесленника:
– Хранитель хочет видеть тебя, Рур, – проговорил он.- И успокойся, ты ни в чем не виноват. Дело в другом…
– Хозяин хочет обсудить чаши?
– Чаши? – в глазах служителя отразилось удивление. – Какие чаши?
– Ну… заказ, – он указал рукой на приготовленную глину. Но тогда зачем стражи?
А если дело в чем-то ином, тогда в чем же? Единственный дар, которым он обладал, была способность делать глиняную посуду. Его разум лихорадочно искал объяснение.
И тут он вспомнил… "Скоро ведь полнолуние! – мелькнуло у него в голове. – Скоро прилетит… и тогда… – его вновь окатил холодом страх. – Тогда понятно, почему он пришел с воинами… " – Если дело в жертвоприношении… Если вы решили изменить жребий и… Я, конечно, приму судьбу, понимая…
– Идем, Рур, – качнув головой, проговорил гость. – К чему пугать себя ложными предчувствиями, теряться в догадках, когда тебе достаточно лишь последовать за мной, чтобы узнать истину,
– Да, конечно, – он только сейчас понял, что своей медлительностью заставлял ждать Хранителя и заторопился. Суетясь, он, наконец, вытер руки о фартук, который поспешно стянул с себя на ходу, оставляя в мастерской, через порог которой он, наконец, переступил.
Он не помнил, встретился ли ему кто-нибудь на пути от дома до храма. Временами ему казалось, что он чувствовал на себе чьи-то пристальные взгляды, от которых веяло болью и тоской. Но он даже не поднял голову, чтобы посмотреть на встречных.
В минувшие дни дороги он ни раз мысленно возвращался к этому мгновению, пытаясь не столько вспомнить, сколько угадать, кто же был тем незнакомцем, провожавшим его в путь. И всякий раз видел в своем воображении разные образы: то испуганное личико невесты, то печальное лицо призрака отца, то освещенный неземным светом лик богини, заранее знавшей, что произойдет дальше…
Вслед за служителем Рур поднялся на священный холм, вошел в зал приемов.
Ему доводилось прежде раз или два бывать здесь. И, все же, мастер знал, что, сколько бы ни было этих встреч, каждая последующая будет не просто новой, но особой, неповторимой, первой в своем роде, когда каждая вещь в этом зале – цветной камень в мозаике пола, фреска на стене или ваза с цветами возле окон – имела бесконечное множество сторон, непохожих одна на другую, которыми можно было любоваться, восхищаясь, целую вечность…
Гончар не сразу заметил Хранителя, когда же все-таки увидел его,с поспешностью, призванной оправдать опоздание и скрыть смущение, склонился в низком поклоне.
Он не смел произнести ни звука, ожидая, когда хозяин города первым заговорит с ним.
Но маг тоже молчал, погруженный в какие-то свои размышления.
Седовласый старик в длинных свободных одеяниях сидел на троне застывшим каменным изваянием, в каких-то своих чертах походя на изображенного на одной из фресок легендарного царя-основателя. Точно так же на его коленях лежал развернутый свиток. Пожелтевшую от времени бумагу покрывали выцветшие, поблекшие символы-слова, поглотившие все внимание Хранителя. В его глазах не скрываясь поблескивали печаль и глубокая боль, которые, казалось, переполняя пределы век, выливались на щеки блеклой старческой слезой.
Жрец подошел к нему, наклонился к самому уху:
– Я привел его, Шед.
– Что? – вскинул тот голову, взглянув на собеседника с непониманием.
– Гончар, – объяснил служитель, указывая рукой на застывшего посреди огромной залы маленького неказистого человека. – Он здесь.
– Да, Гешт,спасибо, -маг, наконец, пришел в себя. Не скручивая рукопись в свиток, словно зная, что она еще понадобиться, он проговорил:
– Подойди, мастер Рур. Нам нужно поговорить с тобой.
– Хозяин, – тот послушно приблизился, застыв в нескольких шагах.
– Садись, – Хранитель указал на один из невысоких трехногих табуретов, стоявших возле трона.
– Но…- тот в замешательстве взглянул на хозяина города, не смея ни ослушаться воли хозяина города, ни сделать то, чего он, простой ремесленник, был недостоин.