Книга апокрифов

― Видишь ли, — ответил Наум, — когда верх берет правый, он распинает левого, но прежде — того, кто посередине. Когда верх берет левый, он распинает правого, но того, кто посередине, в первую голову. Бывает, конечно, что возникают смуты и кровавые схватки; тогда правый и левый сообща распинают того, кто посередине,— потому что он не решил, против которого из двух бороться. Поднимись на крышу дома своего – увидишь кровавое поле, Гакелдаму: ненависть ошуюю и ненависть одесную, а между ними – тот, кто, как говорят, хотел всего добиваться любовью и разумом. Кроме них, увидишь ты толпы людей, которые только смотрят на все это, поедая обед, принесенный ими с собою. Однако, темнеет что-то; сейчас все рысью побегут по домам, чтоб не промокла их одежда.

«От шестого же часа тьма была по всей земле до часа девятого. А около девятого часа возопил Иисус громким голосом: «Или! Или! лама савахфани? (32) [Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил? – древнеевр.] И вот завеса в храме разодралась надвое, сверху донизу, и земля потряслась; и камни расселись».

1927

Вечер Пилата

В тот вечер Пилат ужинал со своим адъютантом; им был молодой офицер Суза родом из Киренаики. Нисколько не замечая необычной молчаливости наместника, Суза весело болтал, возбужденный тем, что впервые пережил землетрясение.

― Знаете, было здорово смешно,  - разглагольствовал он в перерывах между глотками. – Когда после обеда вдруг стало темно, я выбежал из дому посмотреть, в чем дело. На лестнице мне показалось, будто ноги у меня ни с того ни с сего подкосились, или поскользнулись, - в общем, уморительное ощущение; ей-богу, ваше превосходительство, в жизни бы не подумал, что это и есть землетрясение. Не успел я дойти до угла – бегут навстречу какие-то штатские, глаза у них на лоб лезут, и они кричат: «Могилы открываются, и скалы лопаются!» Вот так штука, говорю себе, неужто землетрясение? Ох, думаю, повезло ж тебе, братец! Это ведь довольно редкое явление природы, не так ли?

Пилат кивнул.

― Однажды я уже видел землетрясение, ― сказал он. ― Это было в Киликии... постой, тому уж лет семнадцать или около того... То было сильнее.

― В общем-то ничего и не случилось, - беспечно продолжал Суза. – Около ворот, ведущих на Гакелдаму, обвалился кусок стены, ну да, и на кладбище расселось несколько могил. Странно, как здесь неглубоко хоронят, едва на локоть. Должно быть, летом ужасно смердит.

― Привычка, ― буркнул Пилат. ― В Персии, например, вообще не хоронят. Кладут покойника на солнцепек, и дело с концом.

― Надо бы запретить, ваше превосходительство. По гигиеническим соображениям, и вообще.

― Запретить... ― проворчал Пилат. ― Эдак пришлось бы без конца что-нибудь запрещать да приказывать; это плохая политика, Суза. Только не вмешиваться в их дела, ― хоть покой будет. Хотят жить, как дикие звери, ― на здоровье. Ах, Суза, много повидал я стран...

― А вот хотел бы я знать, отчего происходит землетрясение? ― вернулся Суза к тому, что больше его интересовало. ― Может быть, под землей какие-нибудь провалы, и вдруг почва оседает... Однако почему при этом так потемнело небо? Вот чего не могу понять. С утра-то ведь был совсем обыкновенный ясный день.

― Простите, господин, ― перебил его старый Пападокитис, грек с Додеканесских островов, прислуживавший за столом. ― Этого следовало ждать после вчерашнего, господин. Вчера был такой красный закат, господин, я и говорю кухарке: «Мириам, завтра жди грозы или циклона». ― «А у меня, ― отвечает, ― поясницу ломит». Так что и надо было чего-то ждать, господин. Простите.

― Чего-то надо было ждать... ― задумчиво повторил Пилат. ― Знаешь, Суза, я тоже сегодня чего-то ждал. С утра, с тех пор, как выдал им того человека из Назарета; а я должен был его выдать, потому что римская политика принципиально не вмешивается в местные дела, запомни это, Суза: чем меньше люди имеют дела с государственной властью, тем легче они ее терпят... Юпитер, на чем я остановился?

― На человеке из Назарета, ― подсказал Суза.

― Да, на этом назареянине. Знаешь, Суза, я ведь немножко интересовался этим человеком; родился-то он, собственно, в Вифлееме... Полагаю, здешние туземцы совершили то, что мы называем убийством, прикрытым судебным приговором; но это их дело; не выдай я им его, они бы его наверняка растерзали, и римская администрация только осрамилась бы. Впрочем, это к делу не относится. Анан говорил мне, это был опасный человек. Когда он родился, то будто бы пришли к нему вифлеемские пастухи и поклонились ему, словно какому-нибудь царю. Да и недавно здесь его встречали, как триумфатора. Не укладывается это у меня в голове, Суза. Я все-таки ждал...

― Чего вы ждали? ― после долгой паузы напомнил Суза.