Книга Асты

Два дня я боялась, что снова в положении, но, слава богу, тревога оказалась ложной. Мужчинам не понять, каково это. Ожидание и надежда, отчаяние, которое нарастает час за часом, минута за минутой, и облегчение, когда все проясняется. Просто небольшая задержка. Известие, что у тебя будет ребенок, может оказаться ужасной новостью для одних женщин, но огромной радостью для других. Да, это либо счастье, либо проклятие — третьего не дано. Никогда не встречала женщину, которая утверждала бы, что немного обрадовалась беременности или слегка огорчилась тем же. Нет, это или блаженство, или ужас. Чаще — ужас.

Завтра у Расмуса день рождения. Я хотела притвориться, будто забыла, но теперь, когда все хорошо, подарю ему что-нибудь. Вот так. Я собираюсь сделать мужу подарок за то, что он не подарил мне еще одного ребенка.

5

Mormor особенно любила рассказывать, как Свонни вышла замуж. Эту историю она называла, «любовной» и излагала с особой гордостью. Хотя, по ее словам, обе дочери, удачно вышли замуж, мой отец «испортил замужество» моей мамы тем, что погиб слишком молодым.

Свонни и мама говорили по-датски, но, пока не повзрослели, ни разу не бывали в Дании. Девятнадцатилетняя Свонни очень страдала из-за любимого брата Моэнса, погибшего в Первой мировой войне, и Mormor отправила ее в Копенгаген, погостить у Хольбеков — у сына и невестки тети Фредерике. Тогда они жили в «Паданараме» и были при деньгах.

А дальше — как в песне. Среди гостей ее заметил Торбен Кьяр, молодой дипломат, второй секретарь посольства, который приехал в отпуск из Южной Америки. Свонни была подружкой невесты на свадьбе Дорте, а Торбен — в числе приглашенных. Он влюбился в нее с первого взгляда и через два дня сделал предложение. Звал поехать с ним в посольство, в Кито или Асунсьон.

Mormor рассказывала эту историю всем, кто соглашался послушать. Она повторяла ее и в присутствии Свонни и Торбена, который стал представительным седовласым атташе датского посольства. Он был таким же невозмутимым, привык не показывать своих чувств. Тогда, много лет назад, этот молодой голубоглазый блондин вернулся в Эквадор, или куда-то еще, один, поскольку Свонни была настолько ошеломлена его признанием, что не приняла это всерьез. И вообще в Южную Америку ехать не хотела.

— Но он не забыл мою Сванхильд, — продолжала Mormor, — и все те годы писал ей чудесные любовные письма. Конечно чудесные, хотя я никогда их не читала. Кто же показывает такие письма матерям? И когда он получил должность здесь, они поженились. Прошло уже десять лет, но ему кажется, что не больше одного дня. Что за любовь!

Глядя на Торбена и Свонни, в это было трудно поверить. Настолько они невозмутимы и уравновешенны, одеты с иголочки, настолько «взрослые». Моя мама всего на шесть лет моложе сестры, но рядом с полной достоинства Свонни казалась девчонкой. Они совсем не похожи. Свонни не походила ни на дядю Кена, ни на Mormor. Впрочем, у нас в семье все разные. Моя мама намного симпатичнее Mormor, хотя внешне они одного типа. Кен похож на одного дядю со старой семейной фотографии, невысокий и плотный, зато черты лица более правильные. Младший сын похож на него, только выше ростом. У всех рыжие или темно-каштановые волосы, веснушки, глаза зеленые или ярко-синие.

Но у Свонни была типичная датская внешность. Или скорее скандинавская. Ослепительная блондинка, высокая — даже выше Morfar. На солнце лицо покрывалось загаром, а не веснушками. Глаза цвета темной морской волны. Даже в те дни, о которых я говорю — лучшая пора на Виллоу-роуд, Хэмпстед шестидесятых годов, — ей было далеко за пятьдесят, но она обладала внешностью богинь Вагнера, только волосы не золотые, а серебряные и профиль императрицы со старинных монет.

Свонни и Торбен давали много приемов. То ли по дипломатической обязанности, то ли они просто любили гостей. Видимо, и то и другое в равной степени. Я бывала у них часто, и не только потому, что мой колледж находился неподалеку, прямо за холмом, а скорее из-за одного молодого человека, помощника Торбена. Он помогал разносить напитки и умело поддерживал беседу. В то время я была страстно увлечена им. Позже он тоже увлекся мной, но это уже другая история.

Mormor очень любила приемы. Моя мама, которая иногда приезжала с очередным «женихом», говорила мне, что Свонни и Торбен предпочли бы, чтобы она сидела у себя или хотя бы поднималась к себе раньше, но не знали, как сказать ей это, чтобы «не задеть ее чувств». Я про себя заменяла слова «не задеть ее чувств» на «не разозлить», потому что никогда не считала Mormor уязвимой и чувствительной. В конце концов, она не была обычной бабкой, дряхлой и неуклюжей, которая сидит в углу и жалуется каждому, кто проходит мимо, на свои болячки. Мудрые Свонни и Торбен могли использовать Mormor как приманку, своего рода «звезду». Некоторые люди приезжали на их вечера, потому что знали — там будет мать Свонни, а это интересно.