Книга Асты

— Позвонили в дверь. Я открыла и увидела мистера Ропера. Он сказал, что забыл серебряную монетницу.

— Вы знали, о чем шла речь?

— Да, Ваша Честь. Мистер Ропер очень любил эту монетницу, она принадлежала его отцу. Он не хотел уезжать без нее.

— Он заходил на кухню?

— Нет, не думаю. У него не было для этого времени. Я пошла в столовую, чтобы собрать салфетки в стирку, и слышала, как он поднимался наверх. Потом отнесла салфетки на кухню.

— Когда мистер Ропер покинул дом?

— Минут через пятнадцать или двадцать. Я его не видела, но слышала, как хлопнула входная дверь.

Затем Флоренс Фишер описала, как прошел вечер и следующее утро. Она не видела и не слышали ни Лиззи Ропер, ни Мэри Гайд. Вечером было очень душно, она вынесла стул в сад за домом и сидела там, на свежем воздухе. Утром, часов в восемь, спустилась малышка Эдит. Она пришла одна, но это не удивило Флоренс, так как было обычным делом. Флоренс покормила девочку завтраком на кухне. Эдит умела произносить лишь несколько слов и не могла сказать, где ее мама и бабушка.

Судья:

— Вы не должны говорить, что ребенок сказал вам.

Флоренс Фишер:

— Так она ничего и не сказала.

Мистер де Филиппис:

— Спасибо, Ваша Честь. Мисс Фишер, вас не удивило отсутствие миссис Ропер и миссис Гайд?

Мисс Фишер:

— Нет, Ваша Честь, я не удивилась. Они часто спали допоздна, иногда и до обеда.

— Вы их видели в тот день?

— Я никого из них не видела. Я отослала Эдит наверх к маме, потому что мне надо было идти за покупками. Я не видела никого из них после.

Мистер Тейт-Мемлинг начал перекрестный допрос. Вероятно, это делалось только затем, чтобы присяжные и публика поняли решение судьи Эдмондсона, что это дело для суда присяжных, что бы ни утверждала защита.

— Мисс Фишер, вы сказали Его Чести и господам присяжным, что приготовили еду и поставили ее на поднос вместе с чайником, кувшином молока, сахарницей и чайными чашками. Все, что просила миссис Гайд.

— Да, я так и сделала.

— Кто отнес поднос наверх?

— Миссис Гайд.

— Разве вы не знали, что у миссис Гайд больное сердце?

— Да, я знала, Ваша Честь.

— Естественно, вы также знали, вы это видели, что миссис Гайд — пожилая леди? Сколько вам лет, мисс Фишер?

— Двадцать три, Ваша Честь.

— Да, вам двадцать три, а миссис Гайд было шестьдесят семь — не так ли? Мисс Фишер, когда вы около пяти тридцати 27 июля впустили в дом обвиняемого, был ли у вас какой-нибудь разговор о забытой монетнице?

— Я сказала, что могу помочь поискать ее.

— И что он ответил?

— Что в этом нет необходимости. Он сказал, что я должна заниматься своим делом, и я сказала — да, мне надо забрать из столовой салфетки и скатерть в стирку. Так вот лучше и займитесь этим, сказал он и открыл мне дверь в столовую.

Тейт-Мемлинг затянул паузу, определенно для того, чтобы присяжные отметили важность услышанного. После полуминутного молчания он откашлялся и продолжил:

— Мисс Фишер, вы пьете сладкий чай?

— Прошу прощения, сэр?

— Я повторю вопрос. И уверяю вас, это имеет огромное значение. Вы кладете или не кладете в чай сахар?

— Нет, не кладу.

— А другие члены хозяйской семьи кладут сахар в чай?

— Сладкий чай пила только миссис Ропер. Мистер Ропер никогда не клал сахар, этого не делала и миссис Гайд. Эдвард вообще не пил чай.

— Но покойная миссис Ропер всегда пила сладкий чай?

— Да, Ваша Честь. Я видела, как она клала три чайные ложки с горкой.

— Очень хорошо, мисс Фишер. Значит, себе вы не кладете сахар в чай. Ваш энкратизм включал также воздержание и от хлеба с маслом?

Мистер Тейт-Мемлинг, будучи человеком умным, в надежде вызвать улыбку на губах наиболее образованных присяжных за счет безграмотной служанки, ничего не добился. Девушка действительно не поняла, о чем речь, и тупо уставилась на него. Судья, словно очнувшись от летаргии, вмешался:

— Изъясняйтесь на английском языке, мистер Тейт-Мемлинг. Лично я понятия не имею, что означает слово «энкратизм», а толкового словаря с собой нет.

Мистер де Филиппис издал неприятный резкий звук, по-видимому смех, который он замаскировал под громкое чихание, что послужило поводом взять еще один носовой платок. Но этим дело не ограничилось. Стащив с подноса надувную подушку, адвокат принялся надувать ее в полной тишине.

— Прошу прощения, Ваша Честь, — мистер Тейт-Мемлинг говорил напряженно. — Мисс Фишер, позвольте поставить вопрос иначе. Было пять часов вечера, когда вы передали поднос с едой в руки миссис Гайд. Вряд ли в такой час вы отправились спать. И что, за весь вечер вы сами ничего не ели?

— Я съела немного хлеба с маслом. Сделала себе бутерброд, когда готовила еду для миссис Гайд. Потом я вымыла нож, вытерла и убрала его.

— А утром за завтраком вы ели хлеб?

— Нет.

— А ребенку вы хлеб давали?

— Нет, она ела кашу.

— Вы открывали ящик, где лежал нож?

— Тогда нет.

— Когда вы в следующий раз открывали ящик?

— Не помню, не могу сказать. Но не в тот день.

— А 28 июля открывали?

— Нет, я уверена в этом. Я плохо себя чувствовала и ничего не ела. Я вернулась из магазина, и мне стало плохо. Было очень жарко. В доме никого не было, вернее я так подумала. Я легла в постель.