Книга Асты

Я не купила квартиру в Кэмден-тауне только потому, что там не оказалось комнаты для кукольного домика, но агенты не могли этого предвидеть. И только когда подошло время, возник этот вопрос. Теперь, когда Аста из-за дневников, целой кучи дневников, стала еще более известной особой, «женщиной с тайной», интерес к вещам, сделанным ею для кукольного домика, также вырос. До сих пор они были просто миниатюрными подушками, крошечными занавесками или скатертями, сшитыми мелким стежком. Теперь же они связаны с ее жизнью. Когда я вынула их из домика и разложила по коробкам и сумкам, они выглядели и воспринимались совсем по-другому. Они стали изделиями женщины, которая в промежутках между шитьем занималась совсем другим делом — записывала свою жизнь на бесчисленных страницах.

Она была теперь не просто Астой, Mormor, которую я знала, не просто женой мастера, сделавшего кукольный домик но совершенно другим человеком, особенным. Как если бы я встретила ее в доме Свонни, когда она сидела спиной ко мне и читала своего Диккенса, а когда она обернулась, увидела бы лицо незнакомой женщины. Я спросила себя, чье же это могло быть лицо, но не нашла ответа.

Пол Селлвей должен был приехать на Виллоу-роуд в половине седьмого. Я появилась там намного раньше, проверить, не холодно ли в доме и приходила ли миссис Элкинс, чтобы навести порядок. Но еще с порога, как только зажгла свет в холле, я поняла, что все прекрасно. Здесь, как обычно, было тихо и уютно. Тепло, словно в погожий летний день, хорошо проверено, ничем не пахнет. Все сверкало, как всегда, грани хрусталя и стекла отражали свет.

Часы «Челси» на столике в холле остановились. Несомненно, Свонни заводила их каждый вечер. Позолоченные стрелки на маленьком круглом циферблате — два предмета из массы сияющих вещей — показывали десять минут первого. В детстве я любила эти часы за две маленькие фарфоровые фигурки на них. Это были султан в тюрбане и золотистом халате и его одалиска, поднявшая чадру только для него одного. Последняя настенная тарелка рождественской серии «Бинг и Грондал» датировалась 1987 годом. Первая, с двумя воронами на ветке, смотрящими на город, относилась к 1899 году. Дата была выгравирована по краю тарелки. К Рождеству появится еще одна, новая. Я прошла в кабинет, решив принять Пола Селлвея там, и включила обогреватель, хотя и здесь, как и в холле, было по-летнему тепло.

Я подумала, что дневники нужно хранить здесь, а не в мансарде. Я решила принести их до прихода Пола. Они оказались тяжелее, чем я ожидала, и мне показалось, что их гораздо больше, чем я помнила. Или я просто забыла, какие они тяжелые, каждый из шестидесяти трех. Чтобы перенести все, мне пришлось подниматься и спускаться четыре раза. Когда все дневники оказались в кабинете, я задумалась, куда их положить. В столе ни одного свободного ящика не оказалось, книжные полки тоже забиты до отказа. К тому же я чувствовала, что их стоит убрать подальше от пыли и посторонних глаз. Возможно, принимая во внимание прошлую и будущую ценность, их вообще следовало хранить в сейфе банка. Но кто украдет их? Кому они нужны?

Свонни начала пользоваться кабинетом, только когда занялась переводом дневников. Письменный стол Торбена стал ее рабочим местом. Она рассказала, что набралась смелости, купила пишущую машинку и стала учиться печатать на ней тремя пальцами. Это чаще всего самый удобный и быстрый способ. Как только она научилась печатать, переводить стало интересно. Теперь каждое утро ровно в десять Свонни усаживалась с дневником Асты и набирала его на «Оливетти».

Я села за стол, пытаясь представить себя на месте Свонни. Вот она листает первый дневник — и неизбежно доходит до раскрытия тайны. Но доходит ли? Или она сделала это открытие до покупки машинки, когда писала от руки? Это должно было произойти раньше, чем я вернулась из Америки. Свонни сидела здесь, и это было как взрыв — ответ, который она искала десять лет. А может, наоборот, было разочарование или облегчение. Мне пришло в голову, что она могла обнаружить то, о чем всегда говорил Торбен: Аста страдала маразмом, она заблуждалась или подшучивала, все придумала. На странице за 28 июля (или 29, или 30, или где-то еще) она прочитала, что на самом деле была дочерью Асты, что та выносила ее в собственном чреве и что она появилась на свет на Лавендер-гроув 28 июля, что она — родное дитя Асты от ее мужа Расмуса.

Но в таком случае зачем она вырвала пять листов?

Я посмотрела на полки на противоположной стене и подумала, что книги в бумажных переплетах можно переставить в другое место, а вместо них положить туда дневники. Среди них я заметила зеленый корешок книги издательства «Пингвин» о преступлениях. Я знала, что это, еще до того, как взяла ее.

Этот экземпляр был в лучшем состоянии, чем книга Кэри. Никаких загнутых уголков, слабый глянец сохранился на темных и светлых лицах коллажа: Мэделин Смит, Хоуля Харви Криппена, Оскара Слейтера, доктора Лемсона, Бака Ракстона и Альфреда Эйтина Ропера.