Книга Балтиморов

Так началась моя новая, волшебная жизнь. Ей суждено было продлиться два года и вознести Александру на вершину славы. А еще это стало началом потрясающей жизни вдвоем. Александра каждый месяц получала небольшую сумму благодаря семейному трастовому фонду, основанному ее отцом. У меня были деньги, завещанные дедушкой. Мы сняли маленькую квартирку, ставшую нашим первым домом. Она сочиняла песни, а я, устроившись за кухонным столом, делал первые наброски романа.

Мы не задавались никакими вопросами. Не слишком ли рано нам жить вместе? Способны ли мы вынести вдвоем все опасности, сопряженные с началом карьеры в искусстве? Мы сильно рисковали, все могло обернуться весьма печально. Но наша близость преодолела все. Все беды словно обходили нас стороной.

Жили мы, конечно, небогато, но вместе мечтали, как однажды поселимся в большой квартире в Вест-Виллидже. У нас будет большая терраса, полная цветов. Она станет знаменитой певицей, а я — популярным писателем.

Я уговаривал ее забыть про два года работы с нью-йоркским продюсером: пусть все делает так, как нравится ей. Остальное совершенно неважно.

Она написала новый цикл песен, и я их одобрил. В них снова чувствовался только ей присущий стиль. По моей подсказке она сделала новую аранжировку некоторых своих старых композиций. А параллельно прощупывала реакцию публики, при каждом удобном случае выступая на свободной сцене в барах Нэшвилла. Особенно в одном, в «Найтингейле»: говорили, что там среди посетителей часто сидят продюсеры, ищущие новые таланты. Она каждую неделю ходила туда в надежде, что ее заметят.

Дни длились бесконечно. По вечерам, отыграв в баре, мы без сил шли в любимое круглосуточное кафе-магазин и валились на банкетку. Вымотанные, голодные, но счастливые. Брали себе громадные гамбургеры и, насытившись, оставались посидеть еще. Нам было хорошо. Она говорила: «Расскажи, Марки, расскажи мне, как все однажды будет…»

И я рассказывал, что с нами произойдет.

Рассказывал про успех ее музыки, про турне, на которые невозможно будет достать билеты, про битком набитые стадионы, про тысячи людей, которые придут слушать ее, только ее. Я описывал ее, и она словно вживую стояла на сцене, а до нас доносились овации публики.

Потом я говорил про нас. Про Нью-Йорк, где мы поселимся, и про Флориду, где у нас будет летний дом. Она спрашивала: «А почему во Флориде?» И я отвечал: «Потому что так будет хорошо».

Обычно в кафе в этот поздний час почти никого не было. Александра брала гитару, прислонялась ко мне и начинала петь. Я закрывал глаза. Мне было хорошо.

Осенью мы нашли одну студию, где нам предложили очень сходную цену, и она записала пробный альбом.

Теперь надо было сделать так, чтобы этот альбом услышали.

Мы обошли все звукозаписывающие компании в городе. Она робко подходила к окошку администратора, держа в руке конверт, в котором лежал записанный на ее средства CD с лучшими песнями. Служащая смотрела на нее тяжелым взглядом, и она, запинаясь, говорила:

— Здравствуйте, меня зовут Александра Невилл, я ищу звукозаписывающую компанию и…

— Пробник у вас есть? — спрашивала администраторша, мерно двигая челюстями и не вынимая изо рта жвачку.

— Э-э… да, вот.

Она протягивала драгоценный конверт, и служащая клала его в пластмассовый ящик у себя за спиной, до краев полный другими дисками.

— Это все? — спрашивала Александра.

— Это все, — весьма нелюбезно отвечала администраторша.

— Вы мне перезвоните?

— Если ваш пробник подойдет, наверное, да.

— Но как я могу быть уверена, что вы вообще его послушаете?

— Видите ли, милочка, в жизни вообще ни в чем нельзя быть уверенным.

Она выходила из здания раздосадованная и садилась в машину, где ее ждал я.

— Говорят, перезвонят, если им понравится, — вздыхала она.

За несколько месяцев не перезвонил никто.

Никто, кроме моих родителей, не знал, чем я занят на самом деле. По официальной версии, я сидел у себя в кабинете в Монклере и писал первый роман.

Проверять было некому.

Правду знал только еще один человек — Патрик Невилл, через Александру. У меня не было сил снова с ним общаться. Этот человек украл у меня тетю.

Только это омрачало картину наших с Александрой отношений. Я не хотел его видеть, боялся, что вцеплюсь ему в горло. Лучше было держаться подальше. Александра иногда говорила:

— Знаешь, насчет папы…

— Не будем об этом. Пусть какое-то время пройдет.

Она не настаивала.

В сущности, единственным человеком, от которого я хотел скрыть правду о нас с Александрой, был Гиллель. Я погряз во лжи и уже не мог из нее выпутаться.

Мы с ним созванивались очень редко, совсем не так, как раньше. Со смертью тети Аниты наши отношения словно сломались. Но связано это было не только с его матерью, здесь было нечто другое, и я не сразу это уловил.

Гиллель посерьезнел. Учился на юридическом факультете — и все. Он утратил свое обаяние. И утратил свое альтер эго: разорвал все связи с Вуди.