Книга Балтиморов

Наличие в Балтиморе Александры — да и вообще знакомство с Невиллами — во много раз усилило как мое пылкое желание туда вернуться, так и отчаяние от того, что приходится оттуда уезжать. Ибо к тоске и печали стало примешиваться еще одно, новое чувство, какого я по отношению к кузенам никогда не испытывал, — ревность. Сидя один в Монклере, я рисовал себе самые нелепые картины. Вот Вуди с Гиллелем возвращаются из школы и заходят к ней. Я представлял себе, как она прижимается то к одному, то к другому, и страшно бесился. Я метал громы и молнии, воображая, как она целуется с гением Гиллелем или поглядывает на бугры мускулов атлета Вуди. А я кто? Ни спортсмен, ни гений, всего лишь один из Монклеров. Однажды в приступе глубокого отчаяния я даже сочинил ей письмо на уроке географии; написал, как мне жалко, что я тоже не живу в Балтиморе. Я переписал письмо трижды, чтобы в нем не было ни одного неудачного слова, перебелил на красивой бумаге и послал экспресс-почтой с уведомлением о вручении; я хотел быть уверен, что она его получила. Но она так и не ответила. Я раз пятнадцать звонил на почту и оставлял свой номер телефона: мне надо было убедиться, что почтовое отправление доставлено Александре Невилл, Хэнсон Креснт, Оук-Парк, Мэриленд. Да, она его получила. Расписалась в уведомлении о вручении. Почему же она не отвечает? Может, письмо перехватила мать? Или она не осмелилась признаться мне в своих чувствах и потому не стала писать ответ? Приехав наконец в Балтимор и увидев ее, я первым делом спросил, дошло ли мое письмо. Она ответила:

— Да, Маркикетик. Кстати, спасибо.

Я ей написал такое прекрасное письмо, а она мне говорит какое-то «спасибо, Маркикетик». Гиллель с Вуди, услышав, какое прозвище она мне придумала, покатились со смеху.

— Маркикетик! — хихикал Вуди.

— А про что письмо? — насмешливо спросил Гиллель.

— Не ваше дело, — огрызнулся я.

А Александра ответила:

— Очень милое письмо. Написал, что тоже хотел бы жить в Балтиморе.

Гиллель и Вуди опять заржали как полоумные, а я стоял дурак дураком, багровый от стыда. Меня преследовала мысль, что между Александрой и кем-то из моих кузенов действительно что-то есть. Судя по всему, это был Вуди: ничего удивительного, все девушки и даже женщины падали от него в обморок, ведь он такой красивый, мускулистый, сумрачный и загадочный. Я бы тоже хотел, чтобы родители меня бросили, если бы в результате сделался могучим красавцем и жил у Гольдманов-из-Балтимора!

Когда выходные подходили к концу и я слышал от нее последнее «до свидания, Маркикетик», сердце мое сжималось. Она спрашивала:

— Ты приедешь на следующий уикенд?

— Нет.

— Ой, как жалко! А когда приедешь?

— Пока не знаю.

В такие моменты мне почти казалось, что она выделяет меня, что я в ее глазах особенный, но оба моих кузена тут же начинали скалить зубы, как макаки: «Не волнуйся, Александра, скоро получишь амууююрное письмо!» Она тоже смеялась, и я сконфуженно уходил.

Тетя Анита отвозила меня на вокзал. На перроне меня ждал некрасивый и грязный мальчик. Мне приходилось раздеваться перед ним и оставлять ему великолепное золотое руно Балтиморов, а он протягивал мне мусорный мешок, где лежал вонючий и сальный костюм Монклеров. Я надевал его, целовал тетю и садился в поезд. Каждый раз, оказавшись в вагоне, я невольно начинал плакать. Сколько бы я ни молился, все ураганы, торнадо, снежные бури и прочие катаклизмы, что обрушивались на Америку в те годы, обходили Балтимор стороной; ни одному не пришло в голову разразиться, когда я был в Балтиморе, и задержать меня там. До последней минуты я надеялся, что какое-нибудь внезапное стихийное бедствие или железнодорожная катастрофа задержат отправление поезда. Все что угодно, лишь бы мне пришлось вернуться к тете, а она отвезла бы меня назад в Оук-Парк, где ждали дядя Сол, кузены и Александра. Но поезд каждый раз трогался и увозил меня в Нью-Джерси.

* * *

Осенью 1994 года мы перешли в старшую школу. Гиллель и Вуди вместо частной школы стали учиться в муниципальной — в Баккери-Хай, славившейся своей футбольной командой. Конечно, дяде Солу и тете Аните никогда бы и в голову не пришло записывать Гиллеля в муниципальную школу, если бы тренер команды Баккери не явился к ним лично, уговаривать Вуди. Случилось это несколько месяцев назад, под конец последнего учебного года в Оук-Три. Однажды в воскресенье в дверь Гольдманов-из-Балтимора позвонил какой-то человек. Вуди, открывшему дверь, его лицо показалось смутно знакомым, но он никак не мог вспомнить, где его видел.

— Ты ведь Вудро, верно? — с порога спросил мужчина.

— Все зовут меня Вуди.

— А меня зовут Огастес Бендхэм, я тренер футбольной команды школы Баккери. Твои родители дома? Я бы хотел поговорить с ними и с тобой.

Тренер Бендхэм был принят тетей Анитой, дядей Солом, Вуди и Гиллелем. Все пятеро расселись на кухне.