Книга Балтиморов

Двое рабочих в строительной люльке, подвешенной на выдвижной стреле, аккуратно отвинчивали каждую букву, и она с металлическим грохотом падала на землю.

Потом рабочие стали крепить на оголенную стену световую вывеску с названием какой-то фирмы-производителя куриных шницелей, которая взялась спонсировать стадион ближайшие десять лет.

— Ну вот, — сказал ректор. — Поблагодарите еще раз вашего дядю от имени университета, это было очень великодушно с его стороны.

— Непременно.

Ректор собирался уходить, но я задержал его. Мне не давал покоя один вопрос.

— Зачем он это делал?

Тот обернулся:

— Делал что?

— Зачем дядя десять лет давал деньги на стадион?

— Он щедрый человек.

— Нет, здесь что-то другое. Да, он щедрый, но так себя выпячивать не в его правилах.

Ректор пожал плечами:

— Понятия не имею. Это у него надо спрашивать.

— А сколько он заплатил?

— Это конфиденциальная информация, мистер Гольдман.

— Ладно, скажите уж…

Поколебавшись, он ответил:

— Шесть миллионов долларов.

Я не поверил своим ушам:

— Дядя отвалил шесть миллионов долларов за то, чтобы его имя десять лет висело на стадионе?

— Да. Разумеется, его имя будет значиться на стене крупных спонсоров у входа в административное здание. Кроме того, он будет бесплатно получать университетскую газету.

Я постоял с минуту, глядя на вывеску с улыбающимся цыпленком, которую только что установили на фасаде стадиона. Конечно, дядя в то время был сравнительно богат, но я не понимал, как он мог подарить университету шесть миллионов долларов, разве что у него существовал какой-то неведомый мне источник доходов. Откуда он взял такие деньги?

Вернувшись на парковку, я позвонил ему:

— Ну вот, дядя Сол, дело сделано.

— И как прошло?

— Отвинтили буквы и повесили вместо них рекламу.

— Кто теперь будет спонсировать стадион?

— Какой-то производитель куриных шницелей.

Я услышал, что он улыбается.

— Вот куда заводит эго, Маркус. Сегодня твое имя красуется на стадионе, а завтра тебя стирают с лица земли ради куры в панировке.

— Никто тебя с лица земли не стирал, дядя Сол. Это всего лишь металлические буквы, привинченные к бетону.

— Ты у меня мудрец, племянник. Едешь обратно в Нью-Йорк?

— Да.

— Спасибо, что сделал это, Маркус. Для меня это было важно.

Я долго стоял в задумчивости. Десять лет назад дядя, который теперь работал в супермаркете, заплатил шесть миллионов долларов за то, чтобы украсить своим именем стадион. Я не сомневался, что даже тогда у него не было на это средств. Именно столько запросили Кларки за свой дом в Хэмптонах, и он не смог его купить. Откуда же спустя четыре года у него взялась такая сумма? Где он раздобыл эти деньги?

Я сел в машину и уехал. Больше я никогда не бывал в Мэдисоне.

Тринадцать лет прошло с тех пор, как мы поступили в университет. Случилось это в 1998 году, и тогда название «Мэдисон» звучало для меня как синоним славы. Я сдержал слово, данное Александре, и не поехал туда учиться; выбрал я филологический факультет маленького университета в Массачусетсе. Но Гиллелю и Вуди хватило ума ничего не обещать, и они не устояли перед соблазном создать новую Банду Гольдманов, уже с Александрой. Патрик Невилл, с которым они постоянно общались после наших каникул в Хэмптонах, поддерживал их намерения.

Во время наших последних школьных зимних каникул мы все трое, как водится, разослали свои документы в несколько учебных заведений, в частности, в университет Берроуза в Массачусетсе. И едва не оказались там все. Спустя четыре месяца, незадолго до Пасхи, я получил письмо о зачислении. Через несколько дней мне позвонили кузены и сообщили великую новость. Они хором орали в трубку, и я даже не сразу понял, что их приняли в тот же университет, что и меня. Мы снова должны были быть вместе.

Но восторг мой длился недолго: еще через два дня оба получили ответ из университета Мэдисона. Туда их зачислили тоже. Причем Вуди, благодаря связям Патрика Невилла, предоставлялась стипендия, чтобы он играл за команду «Титанов». Это открывало ему путь в профессиональный спорт, тем более что Патрик был знаком с начальством «Нью-Йорк Джайентс». Вуди принял предложение из Мэдисона, и Гиллель решил ехать с ним. И вот осенью 1998 года я отправился из Нью-Джерси в Массачусетс, а маленькая одышливая машинка с мэрилендскими номерами, пробежав по дорогам штата Коннектикут, выехала на побережье Атлантики и двинулась к городку Мэдисон. Вокруг пестрели яркие краски бабьего лета, клены и вязы пылали красной и желтой листвой. Машинка катила вверх по центральной улице Мэдисона, задрапированной в цвета «Титанов» — гордости городка и грозы всех прочих университетов студенческой лиги. Вскоре впереди показались первые здания из красного кирпича.

— Останови машину! — велел Вуди Гиллель.

— Здесь?

— Да, здесь! Стой!

Вуди затормозил у обочины. Оба вышли и в упоении любовались раскинувшимся перед ними кампусом. Они посмотрели друг на друга, рассмеялись счастливым смехом и кинулись друг другу в объятия.

— Университет Мэдисона! — в один голос завопили они. — Мы это сделали, старик! Мы сделали это!