Книга Бекерсона

Больше уже никто не звонил, и он снова погрузился в свои миры, сотканные из галлюцинаций, растворился в своих снах наяву, к сожалению, теперь уже в этих утраченных образах. Наконец-то он стал созидать собственные масштабы, торить пути к осознанию собственной роли. Кем же был он, Бекерсон, если обладал такой над ним властью? В конце концов, он хотел узнать его, заглянуть ему в глаза, поставить на всем крест, швырнуть штуковину, пистолет, ему под ноги и отказаться от поручения — Кремер! Он к этому не имеет никакого отношения, он этого не желал, ничего для этого не делал и ничего во имя этого не собирался предпринимать. Просто это не для него, не его работа, не его стиль, свои проблемы он предпочитал решать по-другому… Уже здесь прослушивались в отношении него угрожающие нотки, и он оставлял за собой право — впрочем, какое это пошлое выражение: я оставляю за собой право в ином месте доводить до сведения серьезное, даже весьма серьезное подозрение. А ведь он, Бекерсон, понимал, какое в это вкладывалось содержание… Так он смело бросил этому вызов, показавшись самому себе еще более масштабным. Его, как наркомана, пьянили такие представления, которые подчеркивали его зависимость от иглы. Только вот что теперь? К чему быть готовым? Сидеть в ожидании нового звонка и не выходить из дома? Какое смехотворное убожество: два взрослых человека косвенным образом общаются друг с другом, подглядывают друг за другом и еще, чего доброго, вступают на дорогу войны. Чушь собачья, да и только, подумал он, отмахнувшись от этой мысли. Какое-то детски абсурдное заблуждение стремиться уничтожить друг друга. Такое и представить себе сложно.

Пистолет тяжелым грузом лежал у него на ладони — смертельно опасное оружие. Как это неразумно и абсурдно — сводить проникнутую оптимизмом жизнь к одной криминологической детали: оружие, предназначенное для совершения преступления! До сих пор о таком он узнавал лишь с телеэкрана. Но вот теперь он стоял посреди комнаты с черной железякой в руке, затаившись в своем убежище. Снова усевшись в кресло, предавался мечтаниям и погружался в самого себя. Он странным образом обозревал себя сверху вниз, как когда-то в уже очень далеком детстве… Тогда он впервые услышал выражение «возврат к старым образцам». Вот и сейчас он представлял себя маленьким мальчиком в каменном углу, прислонившимся к согретым солнцем кирпичам. И снова пригрезилось ему, как он с удивлением и недоверием разглядывает огромное небо, его непостижимую глубину, о чем мечтают в детстве под влиянием новизны самой мысли об этом.

Однажды его привели в школьный актовый зал, в один из дней ему и другим ученикам было приказано собраться в большом помещении, чтобы после выступления директора просмотреть какую-то киноленту — чудовищные кадры о безмерной вине за ужасное преступление, совершенное, как тогда им говорили, в этой стране им подобными… Видимо, с помощью такого целительного шока кто-то хотел взвалить на их еще не окрепшие ребячьи плечи всю тяжесть истории и таким образом опять совершить преступление, только на сей раз в отношении детей, которые в этом пока ничего не смыслили.

Почти патологическая усталость… В те послеобеденные часы он неоднократно в мыслях приближался к нему, чтобы покончить с Бекерсоном. Больше ему просто ничего не оставалось: пойти к нему и ликвидировать! Однако для этого надо было как минимум найти и одолеть его, вступив в откровенную конфронтацию, и еще продемонстрировать ему, что он, Левинсон, не испарился, что он жив (видимо, тогда он был нездоров!), или по крайней мере вернуть ему эту штуковину, швырнуть пистолет ему под ноги и сказать: Думай что хочешь, я этого не делал! Я никогда не смог бы и не захотел бы пойти на такое…

Ладно, хорошо, он в последний раз даст о себе знать, где-нибудь, когда-нибудь, однако в любом случае не сегодня, но, впрочем, и не завтра. Завтра его не будет дома; пусть тот сам побеспокоится, как его застать. Его это уже нисколько не волнует!

Потом он уснул прямо в кресле, после чего не раздеваясь лег на кровать, а мысли, как облака, проносились сквозь его сознание. Только теперь появилось то, чего он желал. На этот раз авторство плана было связано с ним, Левинсоном, а не с его визави! На этот раз ему было суждено определять ход встречи, но только вот каким образом? И что конкретно имелось в виду?

Пистолет все еще лежал перед ним на столе, а он знал только одно: завтра утром он выбросит штуковину, еще до обеда выкинет за борт в Альстер, а может, вернуть оружие ему? Его совсем не удивит, если тот все еще рассчитывает на возвращение оружия из его рук! Он пролежал в полусонном состоянии и как раз поэтому так и не смог уснуть, потому что страшился переутомления на следующий день.